Последний очевидец - Василий Шульгин

Исполняется сто двадцать пять лет со дня рождения одного из самых интересных русских политиков ушедшего двадцатого столетия — Василия Витальевича Шульгина. Он родился в Киеве на Новый год, или, как тогда говорили, в Васильев день, 1 (13) января 1878 года. А умер во Владимире на девяносто девятом году жизни, в праздник Сретения Господня, 15 февраля 1976 года. Если вспомнить еще, что умер и родился в воскресенье, вся мистика дней и чисел налицо.

Он был сын романтического брака: пожилой профессор Киевского университета (он назывался тогда «имени Святого Владимира») женился на своей ученице (об этом рассказывает С. Ю. Витте в своих «Воспоминаниях»). Отец умер, когда Васе был год от рождения. Но ему повезло с отчимом. Им стал профессор университета, экономист, впоследствии член Государственного Совета Д. И. Пихно.

Василий Витальевич верил в мистику, и действительность давала ему для этого богатейший материал. Уже сама его долгая жизнь была чудом — после бесчисленных войн и революций, парламентов и тюрем.

Депутат Государственной Думы (1907–1917), он с самого начала обратил на себя внимание всей России двумя речами — о «бомбе» и о «суде Линча». В первой он бросил вызов «неприкасаемым» тогда революционерам: обращаясь к депутатам от левых и имея в виду развязанный в 1905–1907 годах «революционный террор», спросил насмешливо, не прихватил ли, мол, с собой кто-нибудь из демократов в российский парламент «бомбу в кармане». Его удалили тогда из зала заседаний как хулигана — но это, кажется, и все, чем «отомстила» ему левая фракция.

Во второй речи, о смертной казни, он доказывал необходимость сохранения ее в России — во избежание народных судов Линча. Линчеванием молодой депутат с Волыни угрожал активу и авангарду русской революции — евреям.

…Евреи и революционеры наказали его примерным долголетием и всесветлой славой черносотенца и антисемита.

Так написал о себе В. В. Шульгин еще в двадцатые годы в стихотворном послании своему другу, поэту Игорю Северянину. Уже тогда, три четверти века назад, современники были «плохи» для него, а он — «чужой» для современников.

Шульгин прожил трудную жизнь, много видел и пережил, о многом успел рассказать в своих книгах. Почти восемь лет, в 1968–1976 годах, мне довелось знать Василия Витальевича, сохранившего острый ум, свежее восприятие событий, трезвую оценку настоящего и дерзновенную веру в будущее. Встречи с ним для всех, кто его знал, говорил с ним, бывал у него, были встречами с живой старой Россией, навсегда ушедшей за черту 1917 года, за огненные рубежи Гражданской войны. Лидер националистов в Государственной Думе, соратник Столыпина, один из вождей Февраля, а потом Белого движения, идеолог эмиграции, ее монархического, врангелевского, крыла — он был тогда для нас живым эхом истории, живым пророчеством будущего.

Василий Витальевич Шульгин родился 13 января 1878 года в семье профессора истории Виталия Яковлевича Шульгина, основателя и многолетнего издателя известной газеты «Киевлянин».

…По окончании университета Шульгин собирался, по его словам, заниматься «немножко хозяйством (в имении), немножко писательством, немножко земской работой». Но случилось так, что в 1907 году, 29 лет от роду, он был избран от Волынской губернии депутатом в Государственную Думу. Судьбе было угодно сделать из него профессионального политика.

Десять лет жизни Шульгина были связаны с недолгой историей русского парламента: II Дума (1907), III Дума (1907–1912), IV Дума (1912–1917). Все эти годы его характеризовали в печати как «правого», «черносотенца», «монархиста», «националиста». Что касается конкретной партийной принадлежности, Шульгин причислял себя к фракции (и позднее партии) националистов. Впрочем, всегда подчеркивал разницу между национализмом как течением и националистами как партией.

«Столыпин поддерживал национализм. Это течение, которое можно разделять или нет, но это не партия. К какой партии принадлежал Столыпин? К националистам? Нет, если бы он принадлежал — он принадлежал бы к октябристам. Должен был, — как правительство Его Императорского Величества. Тем, кто считал себя верноподданными, только и можно было стоять на точке зрения «17 октября», пока он не был отменен. Сказать, что Столыпин был партийным, было трудно. Нужно, вернее, сказать, что октябристы и националисты поддерживали Столыпина. Можно сказать, что националисты оказались самыми преданными». (Имеются в виду последний для Столыпина правительственный кризис 1911 года и травля премьера, в которой смыкались и правые, и левые.)

Аналогично оценивал Шульгин отношение к партии крупнейшего тогда публициста М. О. Меньшикова — главного автора и идеолога газеты «Новое время».

«Меньшиков не был националист. Мы с ним не считались, и он был совершено свободен от нас. Только Северный полюс мы «открывали» вместе (об этом ниже. — Н. Л.). Меньшиков был один. Нельзя считать «Новое время» органом националистов. Он (М. О. Меньшиков) был совершенно обеспечен материально, ни от кого не зависел. Слишком имел большую славу, чтобы считаться с какими-то Балашовыми, Шульгиными и т. д. (П. А. Балашов — организатор и лидер фракции и партии националистов. — Н. Л.). Наоборот, мы всячески заискивали в нем. (Шульгин не заметил, как последняя фраза о Меньшикове резко противоречит первой: «Мы с ним не считались».)

О редакторе «Нового времени», знаменитом А. С. Суворине, старик рассказывал:

«К Суворину мы ходили однажды ночью. (Суворин, как и Столыпин, работал и принимал глубоко за полночь. Не Сталин ввел эту моду.) Чтобы он укротил своих корреспондентов, которые очень замалчивали наши речи… Мы с ним считались, но не он с нами. У нас (националистов) не было, кроме «Киевлянина», никакого органа. До такой степени, что, когда Столыпина убили, выражением нашей скорби стала моя статья в «Киевлянине» — «Сильный и добрый». Вообще мы имели большое влияние в Государственной Думе, но поддержка страны у нас была слабая».

Грустная картина… Столыпин, Меньшиков, Шульгин… И все порознь, и никакого органа, и «слабая поддержка страны»… Все, как сейчас, как будто столетия не прошло. Сейчас нет, правда, у России даже и в одиночном варианте ни Столыпина, ни Меньшикова…

Два слова о Северном полюсе. Речь шла об экспедиции Г. Я. Седова. Националисты рассматривали это как общегосударственное, патриотическое дело. Пытались участвовать в его организации и финансировании.

Шульгин хотел даже идти с Седовым на полюс. Он рассказывал:

«Но я смотрю: он рассчитывает все — спирт, керосин, продукты — только в один конец… Я говорю: Георгий Яковлевич! А обратно?

Седов отвечает:

— Обратно не пойдем.