– Плохая кровь вот тут встала и не уходит. – Тумма положил свои прохладные ладони обратно мне на поясницу. – Плохая, злая кровь.

– Он будет ходить?.. – прокаркал справа хриплый голос Остаха.

– Будет, – уверенно ответил слепой. – Обязательно будет. И ходить, и бегать. И танцевать. Мы плохую кровь разогреем, разгоним. Злую кровь напугаем. Плохая кровь уйдет, придет хорошая, даст мышцам силу.

– А когда?.. – пропищал я из-под валика, не в силах поднять голову.

– Седмица. Десять дней. Два десятка, – проговорил Тумма, вплетая слова в свою мелодию и вновь начиная петь фальцетом свою странную песнь.

Всю мою спину начало одновременно и жечь, и слегка покалывать. Тумма мял мышцы, не прекращая пения. Это монотонное ритмичное песнопение на неизвестном языке с повторяющимися куплетами затягивало меня, словно в водоворот, сознание начало меркнуть, и я заскользил вниз по этой вихрящейся воронке образов и картинок…

Песня звучала где-то далеко-далеко наверху, будто сквозь беруши. Я крался по ночной холмистой пустоши и совсем не удивлялся тому, что снова могу ходить. Луна серебрила скудную жесткую траву, редкой короткой щетиной покрывающую крутые склоны холмиков. Низкие плотные облака то и дело проносились надо мной, скрывая луну и погружая мир в первозданную тьму. В темноте я замирал, чувствуя, как порывы ветра остужают разгоряченное лицо…

При очередной смене лунного света и тьмы я увидел, что холмики вокруг меня чуть изменились и в глубине одного из них появился провал. Я приблизился и увидел проем. Вновь налетевшая грозовая туча, смена картинки – и я уже внутри холма. В лунном свете посредине ниши в каменной лодке, что стояла, чуть покосившись, прямо на земляном полу, лежала мумия. Серые пыльные тряпки, что опоясывали ее, почти истлели, высохший, обтянутый пергаментом кожи череп словно улыбался, отсвечивая желтизной зубов. Посмотрев в пустые глазницы черепа, я сделал против воли шаг вперед и словно споткнулся, падая и проваливаясь в темноту пустых глазниц…

Опять тяжелая, брюхатая туча, опять тьма, опять мертвящий свет луны. Другой склеп. Под ногами что-то шуршит и сухо шелестит. Глубокий слой старых костей. Истлевших костей. Между ними – желтые кругляши тяжелых золотых монет. У стены сидит давешняя мумия. В руке у нее кинжал. У ног мумии лежит мой брат, положив ей голову на колени. Глаза брата прикрыты. Мумия поднимает руку с кинжалом… Опять проклятая туча. Сердце бухает, кровь шумит в ушах. Глаза изо всех сил вглядываются в непроглядную темень. И вновь луна, взмах из темноты бесплотной руки с зажатым кинжалом. Кинжал с гудением рассекает воздух, а затем вспарывает с противным хрустом мою шею, и я вижу, как широкая и тонкая струя крови заливает сверкающим серебром черную землю…

Я пронзительно закричал от ужаса, и меня выкинуло прочь из той ночи. Очнулся я в госпитальной просторной комнате. Дневной свет заливал помещение, отражаясь от беленых стен. Пропитанный потом валик под головой пах хмелем и полынью. В пояснице покалывали прохладные иголочки, а Тумма заканчивал петь, замедляя ритм. Вскоре он замолчал, и я понял, что мой крик ужаса остался там, на страшной ночной поляне. Где в склепе я видел одинокого брата, которому мумия перерезала глотку. Это что, так плохая кровь уходит, изводя меня кошмарами? Я вздрогнул всем телом и услышал Остаха:

– Дернулись!.. Отец Глубин! Дернулись ноги, Ули! Ты чувствуешь?!

Я не чувствовал ничего. Из тела как будто вынули все кости до единой, и все конечности накачали студнем. Я растекся по топчану, и не было сил ни поднять руку, ни повернуть голову. Шевелить губами и ворочать языком, чтобы произнести что-то осмысленное, тоже было невозможно. Промычав нечто невразумительное, я провалился в сон. Обычный здоровый сон десятилетнего ребенка, без кошмаров.

Арратой

Сегодня. Все должно решиться сегодня. Быстрое нехитрое обучение прибывшего ему на смену раба наконец-то окончено. Бедный паренек недавно выпустился из школы, а его внезапно разорившийся отец продал сына за долги в рабство. За грамотных рабов давали хорошую цену. Читал и считал паренек уверенно, только всего боялся и вздрагивал от свиста плеток. На бородатых горцев-скайдов он смотрел с ужасом. Арратою казалось, что паренек и за людей горцев не принимает, считая их демонами. Надсмотрщики-горцы чувствовали страх новенького и довольно улыбались, гортанно переговариваясь и сверкая на солнце своими белыми крепкими зубами.

И вот сейчас один из этих белозубых заступил дорогу Арратою со спутниками. Верный своим планам и пользуясь той малой властью, что давала ему бумага от таинственного нанимателя, Арратой забрал у Забиха-управляющего трех рабов. Тех, которых присмотрел раньше: Клопа, Егера и Киора. Видимо, бумага и впрямь была серьезной: Забих посмотрел на бывшего учетчика, вернул свиток и махнул рукой.

Рабы Колодца не носили кандалов или колодок. Поговаривали, что давным-давно использовали что-то подобное, но слишком многие падали в Колодец, не выдерживая. Добыча земляного масла снижалась, и от этой практики отказались – да и куда бежать рабу в горах, населенных отнюдь не дружелюбными горцами? Именно тогда и взяли на работу мужчин из ближайшего высокогорного села, Скайданы. Казне это обходилось дешевле. К тому же, глядя на горцев, мыслей о побеге у рабов до сей поры не возникало.

И вот сейчас один из скайдов преградил дорогу идущим впереди Арратоя рабам. Выйдя вперед, Арратой уверенно, но стараясь не встречаться глазами с надсмотрщиком, сказал:

– Другая работа. Строить дорогу, – и махнул рукой за спину горцу. Арратой расправил свою очень важную бумагу с печатью канцелярии наместника. Увы! Власть бумаг действовала в Империи, а здесь… Горец даже не стал смотреть, что там ему показывает бывший учетчик.

– Ты, – и он ткнул свернутой плеткой в сторону Арратоя, – идешь. Они, – махнул он в сторону тройки рабов, – нет.

При этом он расправил плеть, и ее тонкий конец с вшитым на конце грузиком извивался в пыли у ног надсмотрщика, как опасная змея.

«И все-таки вы понимаете имперский, – с неожиданным для себя удовлетворением подумал Арратой, разворачиваясь назад. – И даже говорите на нем».

Продолжать путь один Арратой был не намерен. Как и пререкаться с упрямым горцем. Зачем? Сейчас он разыщет Забиха, старого пьяницу. Он уже столько лет от лица Империи управлял Колодцем, что худо-бедно нашел общий язык с горцами. Пройдоха Забих устроил все таким образом, что жалованье за работу горские старейшины получали из его рук. Так что упрямцы-скайды послушают Забиха, никуда не денутся. Осталось найти управляющего и привести его сюда.

Арратой развернулся и увидел отвердевшие лица избранной им тройки, сузившиеся глаза и напряженные фигуры. «Нужно улыбнуться и объяснить им, что это ненадолго», – успел подумать бывший учетчик. Он открыл рот и краем глаза увидел, как Клоп бросает снизу, от живота, горсть песка в глаза надсмотрщику и ныряет вперед и в сторону.

«Нет… Олухи! Нет!!! Пагот всесильный!..» – пронеслось в мозгу Арратоя. Время замедлило свой бег, и он увидел, как присел Клоп, а над его головой свистнул тяжелый наконечник плети скайда. В то же время стоящий справа Егер сорвался с места и прыгнул на горца. Арратой обернулся и увидел, как узкая длинная щепка, напоминающая формой стилет, вошла в глазницу надсмотрщика. Тот стал медленно заваливаться назад, а Егер, выхватив с пояса горца кинжал, к которому тот так и не успел притронуться, воткнул его надсмотрщику в шею.