Цезарь вновь победил, хотя война с Секстом Помпеем оказалась одним из самых тяжелых испытаний в его жизни. К счастью для него, у Помпея не хватало сухопутных сил, чтобы перенести войну в Италию, поскольку никогда не имел возможностей для набора солдат, чтобы сформировать много легионов. Цезарь рисковал в этом конфликте и понес серьезный урон, когда дело пошло не так. Интересно, что сохранилось несколько историй о его рискованных предприятиях и о случаях, когда он едва избежал смерти, подобных рассказам о побегах жертв проскрипций, которые, понятно, захватывали воображение римлян. Большинство из них, вероятно, восходит к его мемуарам, что демонстрирует отличие их манеры от бесстрастных рассказов Юлия Цезаря о его кампаниях, где мало говорится о подвигах самого полководца. Жанр был иной, однако более важно, что диктатор в умеренной манере описывал свои победы. Его же наследник вместо этого предпочитал в героическом свете изображать свои поражения и победы, одержанные его подчиненными. К 36 г. до н. э. он уже стал достаточно проницательным, чтобы понять, что для достижения успеха ему нужно опираться на способных людей, вроде Агриппы. Цезарь был весьма искусен в том, чтобы приписать главные заслуги в себе и представить свое участие в наилучшем виде.

X Соперники

Войны на суше и на море, гражданские и с внешними врагами, по всему земному кругу часто я вел и, будучи победителем, всем гражданам, молившим о милости, я даровал пощаду.

Деяния божественного Августа. 3.1

Пер. И. Ш. Шифмана

С Марком Антонием его союз никогда не был надежным и прочным и лишь кое-как подогревался различными соглашениями. Наконец, он порвал с ним; и чтобы лучше показать, насколько Антоний забыл свой гражданский долг, он распорядился вскрыть и прочесть перед народом оставленное им в Риме завещание, в котором тот объявлял своими наследниками даже детей от Клеопатры.

Светоний. Божественный Август. 17.1

Цезарю выпала возможность выказать себя героем почти в буквальном смысле – на сей раз за счет союзника. В результате захвата Сицилии впервые за несколько лет укрепились позиции Лепида. Вполне понятно, что возмущенный оттеснением его на второстепенные роли со времен битвы при Филиппах, самый старший из членов триумвирата теперь ожидал, что вернет себе утраченное могущество. Обходя военачальников Цезаря на острове, Лепид уговорил сильнейшую из армий Помпея сдаться ему и служить под его командованием, доведя свои силы до более чем двадцати легионов – внушительная цифра, даже если они были не полностью укомплектованы. Он позволил бывшим воинам Помпея присоединиться к его людям, когда те грабили Мессану, чтобы завоевать их расположение. Солдаты Лепида вряд ли были в восторге от того, что в дележе добычи позволили участвовать и недавним врагам, но они подчинились. На какое-то время Лепид почувствовал себя весьма могущественным и решил добавить Сицилию к подвластным ему африканским провинциям и сохранить контроль над своей увеличившейся армией. Последовали препирательства с Цезарем и его командирами на местах, поскольку Лепид настаивал на собственном праве осуществлять командование на острове, и его войска были отведены в собственный лагерь. Легионы в те годы являлись безусловной опорой власти, и пренебрегать человеком, располагавшим сильной и преданной армией, было невозможно. Однако лояльность воинов зачастую удавалось перекупить, и вскоре агенты Цезаря уже повели работу среди солдат, как они это уже делали в 43 г. до н. э., переманив на свою сторону Четвертый и Марсов легионы в Брундизии.

За ними последовал император Цезарь, ехавший верхом во главе своей кавалерии. Он оставил их снаружи, а сам отправился в лагерь в сопровождении немногих офицеров и телохранителей. Это напоминало ситуацию противостояния Юлия Цезаря и мятежного Десятого легиона, когда полководец сломил дух воинов, назвав их quirites, квиритами, т. е. гражданами или штатскими вместо традиционного commilitones – «товарищи по оружию» или «соратники». Его наследнику недоставало той харизмы, что отличала покойного диктатора. Молодого Цезаря мало что связывало с людьми, с которыми ему теперь пришлось иметь дело. Они были чужими для него, некоторые из них еще недавно и вовсе являлись врагами, хотя не приходится сомневаться, что в их рядах находилось несколько командиров, служивших при Юлии Цезаре, и это, видимо, сыграло на руку его преемнику. Лепид и преданные люди пытались остановить дерзкого молодого человека. Цезаря стали толкать, в него едва не попали пущенным дротиком, однако и он сам, и те, кто сопровождал его, остались живы, чего не произошло бы, если бы вся армия Лепида была настроена против него.

Цезарь стал говорить с солдатами, убеждая их присоединиться к нему. Он лично схватил легионного орла – совсем как при Мутине – и пошел к воротам лагеря в надежде на то, что воины этого легиона последуют за ним. Кое-кто так и поступил, некоторые из них сами были знаменосцами, и они в свою очередь увлекли за собой многих товарищей. Вряд ли можно говорить о внезапной измене. На тот момент большинство воинов не знали, что делать. Подход подкреплений к Цезарю, возможно, помог многим из них определиться. Еще бо́льшую роль сыграло то, что Лепиду не удалось переломить настроение в свою пользу, и солдаты стали оставлять его – сначала небольшими группами, а затем и массами. Покинутый триумвир снял с себя доспехи, плащ полководца и пошел сдаваться, облаченный в гражданскую одежду – тогу.

Юлий Цезарь широко демонстрировал свое милосердие, однако триумвиры пошли по иному пути. На сей раз его наследник решил, что последовать примеру «отца» и практично, и выгодно. Лепида изгнали из триумвирата и лишили всех полномочий, но жизнь ему сохранили, выслав в Италию, где он с комфортом жил и дальше. Неясно, насколько Цезарь обладал правом поступать так, однако в условиях тех лет это не имело значения. Лепид оставался великим понтификом вплоть до своей смерти, последовавшей много лет спустя. Его пощадили, поскольку более он не представлял опасности. В таком решении чувствовалась изощренная жестокость, поскольку для римского аристократа сознание того, что кто-то имеет возможность решать его судьбу, было само по себе унизительно, и через много лет Цезарь изредка привозил Лепида в Рим, чтобы тот смог принять участие в церемонии или встрече в сенате. Даже если так и было, то это все равно было куда милосерднее, чем проскрибировать его. Лепид дожил до глубокой старости.[299]

Сексту Помпею повезло куда меньше. С немногими уцелевшими кораблями и людьми он отплыл на восток, предпочитая иметь дело с Антонием, нежели с Цезарем. Это не было лишено смысла, и прием, оказанный ему вначале, вселял надежду, и Секст счел, что у него есть шанс восстановить свои силы и вести переговоры при куда более выгодных условиях, а потому начал набирать армию. Один из военачальников Антония разгромил его, и вскоре Секста казнили. Неясно (как тогда, так и сейчас), отдавал или нет Антоний соответствующий приказ.[300]

Перед триумвиром – а именно так он продолжал именовать себя, несмотря на то, что в коллегии осталось только два человека – стояли куда более серьезные проблемы, нежели судьба сына Помпея Великого. Летом 36 г. до н. э. Марк Антоний начал, наконец, большой поход против Парфии, намереваясь дать удовлетворение римской гордости, униженной поражением Красса и недавним вторжением в восточные провинции. Цезарь не отправил своему коллеге солдат, обещанных ему год назад, однако и без них силы Антония были весьма велики – от пятнадцати до восемнадцати легионов, а также вспомогательные войска и сильные союзные контингенты, предоставленные правителями-клиентами. Склонный к преувеличениям Плутарх (Ant. 37.5) позднее утверждал, что цари до самой Индии пришли в трепет от вести о такой гигантской мощи.