— А ваше? — хотела сказать про имя, которое придумали ему с девушками.

— Юля, неужели и твои родители не знают, что Юлия означает блестящая?

Она подумала, что он шутит, но зачем его осуждать, пусть говорит что хочет — скоро пожелает на руке ей гадать.

— Вы действительно блестящая. Блестящая, — повторил Кожаный.

Дошли до скалы, которая резко врезалась в море, — пройти было невозможно. Надо снять одежду и переплыть или с поднятыми вверх руками перейти глубокую воду.

— Переплывем?

— Лучше обойти, — отбросила вариант с раздеванием Юля, но за скалой крутые берега, заросшие вязами и кустами. Прикинула, откуда лучше пройти, и первой вскарабкалась по скале. Добежала до высоких деревьев и решила не останавливаться, пока лес не кончится.

— Юля, Юля! — услышала голос Гриши. Стало хорошо от того, что можешь разозлить его. Бежала через лес не оборачиваясь. Подумала взобраться на дерево и, спрятавшись в ветвях, понаблюдать, как он будет бежать за ней. Осмотрелась вокруг, но такого дерева не увидела, да и боялась, что он застанет ее как раз в тот момент, когда она будет взбираться. Поэтому встала за плющом на кустарнике и переплела ветви. Затаила дыхание. Сейчас увидит его с курткой через плечо, плотного, с высунутым языком. Знала, что он будет бежать. Постояла так, пока прошла усталость и страх от бега через лес. Прислушалась, но никто за ней не бежал. Постояла еще, вышла из своего убежища и посмотрела назад, приподнялась на носочки и опять посмотрела. Увидела, как идет он, насвистывая и размахивая кожаным пиджаком. Юля медленно пошла вперед. Зря она так плохо о нем думала и, как дикарка, мчалась опередить его.

— Юля, Юля! — очень близко услышала его голос, обернулась — он дружески помахал ей рукой. Нагнулся сорвать цветок и опять назвал ее имя.

Юля подождала его у большого дерева. Но когда он приблизился, снова поспешила вперед.

— Юля! — Почувствовала, что он бежит, но не обернулась.

Сквозь листья сочился зеленый свет, чистый, и она не хотела думать о преследующих ее шагах.

— Юля! — Затылком почувствовала его влажное дыхание. Обернулась — Гриша. Дотронулся до ее шеи, спросил, почему не подождала его. Преподнес ей цветок, и она не знала, не будет ли это глупо, если рассердиться. Взял ее голые руки, привлек к себе, попытался сам воткнуть цветок в ее тонкое платье. Почувствовал ее тепло, и самому стало неловко. В ветвях прощебетала птица. Услышал, как сильная волна разбилась о скалу, пульсирование в ее высокой шее заметил. Почувствовал и запах старого леса, гниющего дерева и листвы, но ему показалось, что ощущает запах грибов, маслят или сыроежек, как в его лесу — под дубами или в кустах после дождя. Он не чувствовал своей руки, притрагивающейся к загоревшей коже, не мог владеть собой.

— Юлия, ты уже большая и красивая. — Знал, что в прошлом году она закончила школу и сейчас работает на консервной фабрике, но ведь должен был что-то сказать, хотя Юля его не слышала и не думала ни о чем — ни о лесе, ни о грибах, ни о своем страхе, только пальцы на шее жгли ее, а она не могла оторваться от них; где-то глубоко или на самой поверхности сознавала, что это грех, но что такое грех, почему грех?

— Юля, — сказал он дрожащим голосом, хотя уже успокаивался и понял, что может приступить.

Юля отшатнулась вдруг от его руки, но Гриша потянулся к ней вслед за цветком, который хотел воткнуть в ее платье. Сейчас он должен придумать что-то, неважно что. Не слепой — заметил: девушка волнуется, а этого вполне достаточно, чтобы начать действовать.

— Ты бывала в Софии — нет! Мы уже знакомы — приедешь. Будешь поступать в театральный? Мой, а он и твой друг — режиссер — знаешь, ты ему приглянулась, он тебе поможет. Такая фигура, такая пластика, грация, Юля, — отлет! Сто процентов — поступишь! Спорим?!

Она молчала, но в какой-то момент удивилась тому, что стоит здесь, у этого вяза, и зло дернулась:

— Пустите меня.

Но Кожаный сильно прижал ее. Она извивалась в его руках, но не закричала. Он радостно засмеялся ее сопротивлению. Почувствовал, как падают в зеленую траву. Четко ощутил изгиб ее тела. Забыв, что нельзя ее пугать, набросился целовать. И не мог, не хотел знать, что она безучастна, мертва в своей красоте, что она далеко от этого берега, от вяза и зеленой травы, что не этого она хотела, встретив его взгляд, что все это страшно — она не хочет его. И уж не найдет в себе сил через месяц встретить своего так, как до сих пор.

Свет таял, гас понемножку, и она терялась… Перед тем как Никола отплыл, сидели вместе в «Шхуне». Вокруг одни моряки: вернувшиеся матерились, те, что уезжали с Николой, тоже матерились и тоже пили, потому что вернутся только через месяц, на пару дней, чтобы снова уйти. И снова. И так всю жизнь. Дома ее уговаривали отказаться, но Юля не хотела, смеялась в глаза — одна она знала, что это такое — встречать Николу с моря.

Почувствовав Кожаного на себе, ударила его под ребра. Гриша, охнув, откинулся в сторону. И Никола обнимал ее в «Шхуне». Немела от его грубости. Опрокидывая стакан, он все время смеялся, и потом его дыхание не было ей противным.

— Ты поедешь со мной, Юля, нам будет хорошо, очень хорошо, — шептал рядом Кожаный. Никола поздно вечером отвел ее из пьяной «Шхуны» на корабль. Закрылись в каюте, и она до утра не сомкнула глаз. А когда проводил ее и хотел возвращаться — подходило время, — Юля долго не отпускала его, говорила, что будет считать дни и ничего не утаит от него.

Небо остывало, начало литься на нее, на зеленые листья вяза.

— Подожди, помнем цветочек, — потрогал ее колени, холодные, как корни вяза. Ему показалось, что она вздрогнула и сказала что-то. — Что, Юля? — нагнулся, но она снова толкнула его.

— Убирайтесь! — Ее глаза зияли как пустой объектив.

Кожаный немного испугался, натянул помятые брюки. И попытался сказать что-нибудь смешное. Не получилось, она лежала в запахах скошенной травы — безмолвная, грустная. Смотрела высоко над собой, но он знал, что она ничего не видит. Сказал, что лучше встать — следом пойдет режиссер, и, если застанет их в таком положении, ничего хорошего не будет. Но Юля уже не боялась — чего бояться, потеряв свой девичий стыд. Подумала о себе самое плохое и в ярости едва не бросилась на него. Почувствовала, как в спину втыкаются корни, наверняка рвут ее тонкое платье, хищно впиваются в позвоночник,