Старший лейтенант Нелюбин оглянулся на овраг. Там было тихо. Неужели никого не осталось, с болью подумал он о своей роте. Не может быть. Наверняка остался кто-нибудь из пулемётчиков. Уцелевшие могли уйти к берегу, к батальону. Но что с батальоном, тоже неизвестно. Овраг, похоже, не занят никем. Немцы почему-то не спешат входить в него. Возможно, побаиваются, что он пристрелян с левого берега тяжёлой артиллерией. Медлят. Выжидают. Им лишние потери ни к чему.

– Звягин, – позвал он связиста, – надо всё же сходить в овраг. Посмотри там хорошенько. Может, кто остался? И рацию забери.

– Да кто там может остаться, старшой? Никого там уже нет. Вон, тихо как… А рация разбита! К чему она нам? Для отчёта, что ли? Что не бросили? Лучше гранат побольше взять, чем эту бандуру таскать!

Звягин конечно же боится. Что ж, любой бы испугался, окажись он на месте того, кому ползти сейчас через открытое пространство, а потом искать в овраге раненых.

– Эх, Кондратий Герасимович… – вздохнул Звягин, теребя ремень немецкой винтовки.

– Ты пойми, Звягин, что мне послать туда, кроме тебя, больше некого. А рацию закопай. Раз она разбита, закопай. Лопата у тебя есть?

– Да есть у меня лопата! – зло стиснул зубы связист. – А если я – отсюда, а они – оттуда?

– Тогда уходи. Мы прикроем. И вот что, на всякий случай: собираемся вон там, за перелеском. Там тоже должен быть овраг. Прорываться будет туда, к городу. К соседям.

Капитан-артиллерист вытащил из кобуры ТТ, проверил обойму, сказал:

– Я с ним пойду, старлей. Только вы без нас не уходите. Прикройте.

– Погоди-ка. – И Нелюбин снял с плеча немецкий автомат, который подобрал возле блиндажа. – На вот, возьми. И Звягина держись. Вы там, в артиллерии… Ну, идите.

Немцы молчали. Стрельба прекратилась и в овраге.

– Сейчас перегруппируются и пойдут траншею и овраг прочёсывать. – Младший сержант Пиманов сдвинул на затылок каску, прислушался.

– Конечно, пойдут, – отозвался Нелюбин. – Но они нас будут ждать там, перед оврагом. А мы пойдём в другую сторону. Так что давай, Пиманов, готовь своих людей к прорыву. Гранаты соберите. Там всё сгодится.

Только бы Звягина и капитана не прихватили в овраге, подумал он. Хотелось курить. Нелюбин вдруг вспомнил, что давно не курил.

Бойцы младшего сержанта Пиманова поползли по траншее. Нелюбин приказал им собрать в одну кучу всё, что найдут и что может пригодиться в бою. Вскоре они вернулись с ящиком, из которого торчали зелёные колпачки штоковых гранат. Нелюбин тут же пересчитал их и сказал:

– Знаете, как пользоваться?

– Приходилось уже, – ответил за всех Пиманов.

– Имейте в виду: у немецкой «толкушки» сильное замедление. Когда вырвите шнур, досчитайте до десяти и бросайте. В самый раз будет. Разбирайте – по три штуки на брата. – И посмотрел на Морозова. – А ты зачем берёшь? Я на тебя не рассчитывал.

– Одну возьму, – твёрдо сказал Морозов.

Вскоре на краю оврага Нелюбин заметил шевеление. Присмотрелся – Звягин. Ползёт торопливо, с настроением. Но почему-то один. Подполз, мешком свалился в траншею.

– Ну? Что там? Где капитан?

– Там, старшой. Первушин группу собрал. Они пойдут прямо оттуда. Я им всё рассказал. Как и куда прорываться. Замполит сказал, что оттуда им легче будет добежать до леса. Капитан остался с ними. У них трое раненых. Миномётчики понесут Сороковетова.

– Живой, значит, Сидор?

– Живой. Говорит, будь, мол, я маршалом, сравнял бы этот берег с землёй из тяжёлых миномётов.

– Правильно он говорит. А немцы что?

– Тихо пока. Сигнал на прорыв – три удара лопаты о лопату. Минут через десять, так мы договорились.

– Ладно, ребята. Готовность пять минут. Шилин и ты, Чебак, возьмёте Морозова. Раненых не бросать ни при каких обстоятельствах. Пиманов, ты пойдёшь последним, в прикрытии. Дистанцию держи шагов десять – пятнадцать, не больше. Звягин и все остальные – со мной, впереди. Когда поднимемся, не стрелять. Гранаты бросать – только по моей команде. Всем всё понятно?

– У меня вопрос, товарищ старший лейтенант, – сказал Пиманов. – Там, на опушке, вроде как позиция миномётчиков.

– Точно так, Пиманов. Вот на них, ёктыть, и пойдём. Миномёты не обойдёшь. Только хуже подставимся. А если успеем подбежать к ним шагов на сто, то там уж, последние, как-нибудь на злости пролетим. Перед миномётной батареей гранаты готовьте и, по моему приказу, – разом! Бросать с задержкой, как я сказал. А то как раз на свои взрывы и набежим.

То вроде рассветать стало, проступил из темени лес вдали, очертания одиноко стоящей риги и правее дворы деревни. То опять стемнело, сомкнулись плотные сумерки и над лесом, и над деревней. И Нелюбин, потерявший счёт времени, догадался, что рассвет был не настоящим. Теперь, когда стрельба утихла и немцы, сбросив Третий батальон в Днепр, реже стали кидать в небо осветительные ракеты, ночь вернулась назад. Нелюбин взглянул на часы: какая ж ночь, спохватился он, уже утро, и вот-вот действительно начнёт развиднять. Что ж там замполит тянет? И тут же с беспокойством смерил взглядом расстояние от оврага до леса: Первушину со своими бежать значительно дальше, чем им, затаившимся в траншее в полутора сотне шагов от немецкой миномётной батареи.

В какое-то мгновение Нелюбин уловил знакомый шелестящий звук и сперва ушам своим не поверил. Но первая серия тяжёлых снарядов легла в районе деревни и развилки дорог. Затем взрывы начали корёжить пустырь и вырубать рощицу, где вечером накапливались немцы и где теперь порыкивали моторы. Артиллеристы вели огонь вслепую, по площади, скорее всего, пользуясь данными, которые капитан успел передать на левый берег накануне. Самое время идти и нам, подумал Нелюбин и тут же увидел, как из-под обрыва оврага поднялись несколько человек и побежали через луг к одинокой риге. Стука сапёрных лопат он не услыхал.

– Ребята! За мной! – крикнул Нелюбин и первым выскочил из траншеи.

Они бежали к лесу. Стена взрывов с каждой минутой приближалась к берегу, к немецким траншеям, проходившим по обрыву. Видимо, за Днепром, узнав о неудаче Третьего батальона, решили основательно обработать плацдарм из тяжёлых гаубиц. Первушин со своими тоже бежал молча, без стрельбы. Нелюбин, чувствуя внутри неприятный холодок и колыхающееся под самым горлом сердце, время от времени поглядывал на группу замполита, которая двигалась немного позади и правее. Если гаубицы сейчас перенесут огонь ближе к Днепру, то Первушин со своими как раз попадёт под разрывы тяжёлых снарядов.

И в это время ожили сразу два немецких пулемёта. Один бил в туман, в сторону реки, а другой ударил во фланг бегущим. Нелюбин выхватил гранату, быстро отвинтил колпачок и, нащупав выпавший фарфоровый кругляшок на конце шнура, крикнул связисту:

– Звягин! Гранату по пулемёту!