Когда побеждённый гигант снова оказался за столом, Фёдор Иванович ткнул его лицом в блюдо:

— Теперь это ваша куропатка. Потрудитесь её доесть.

Он отпустил волосы моряка, но шпага всё ещё грозно упиралась тому в горло и делала требование на редкость убедительным. Француз, чуть не плача от унижения, боли и бессильной ярости, зарылся бородой в еду на блюде и зачавкал: руками он воспользоваться не мог. Фёдор Иванович подождал, пока большая часть обеда будет съедена, и длинным движением вытер шпагу о пропотевшую рубаху на спине своей жертвы, оставляя бурые полосы.

— Приятного аппетита, мсье, — сказал он перед тем, как выйти из таверны под взглядами потрясённых зрителей.

В России с вечерней зарёй наступает тишина, в Бразилии же к темноте сделался изрядный шум. На болота у загородной резиденции губернатора пал туман, и сквозь белёсую дымку понеслись удивительные звуки, издаваемые громадными лягушками. Голос одних был похож на собачий лай, другие с натугой скрипели, третьи перекликались пронзительным свистом; вокальные упражнения четвёртых напоминали стук, с которым петербургские часовые колотят в сигнальные доски…

— Грохот, как в Адмиралтействе, — заметил Фёдор Иванович надворному советнику Фоссе за вечерним кофеем. — Будто сто человек разом трудятся.

По возвращении в имение нагулявшегося графа сытно покормили. Статское платье уже было доставлено, и Фёдор Иванович с удовольствием оделся наподобие молодых приятелей Альвареша. Свободную рубашку он перепоясал ярким шарфом вместо кушака; к нательному кресту добавил образ Спиридона и портрет Пашеньки — здесь было принято носить по нескольку цепочек с изображениями покровителей. Теперь цепочки выглядывали из распахнутого ворота, спускаясь на широкую грудь Фёдора Ивановича. Он стал похож на местного, чувствовал себя настоящим американцем и был абсолютно счастлив.

В этом колоритном образе на следующий день вместе с Резановым и остальной свитой граф отправился в гости к морякам: по православному календарю наступал Сочельник, и всю экспедицию ждал праздничный ужин. Отъезжавших из имения у ворот провожал чёрный раб. Он заменял здесь собаку — с той разницей, что собак принято кормить, а стражник лежал на своём месте голым и сам должен был искать себе пропитания.

Участники экспедиции тоже вполне обжились на новом месте при гавани, где бросили якорь «Надежда» с «Невой». Зоолог Тилезиус нанял квартиру и стол в частном доме — трактир, в котором остановились большинство спутников, показался ему недостаточно хорошим. Теперь он жаловался на дороговизну: хозяин квартиры ежедневно драл с него пять талеров как с иностранца. Товарищи же потешались над бедным немцем и с казарменной прямотой предлагали найти утешение в объятиях двух красивых дочерей хозяина.

— По деньгам так на так и выйдет! — уверял зоолога хохочущий Ратманов.

Казалось, распря между Резановым и Крузенштерном позабыта. Но когда к обеду капитану подали банку кислого молока и свежайшую сметану, камергер неодобрительно покачал головой:

— Экая роскошь!

Скоро он повторил это снова, и на третий раз Крузенштерн не выдержал.

— Будет известно вашему превосходительству, — сказал он при всех за столом, — что от моей роскоши ни наша общая казна, ни Американская Компания никакого убытка не терпят, поскольку я покупаю это на мои собственные деньги.

Резанов прикусил языки на будущее зарёкся делать капитану публичные замечания. Фёдор Иванович, преодолевая нелюбезность собеседников, смягчённую праздником и водкою, поделился своими наблюдениями относительно беззащитной крепости в столице острова. Оказалось, другие офицеры также успели оценить местную фортификацию, разузнали воинские порядки и вынесли неутешительный вердикт.

Бразильские солдаты, вялое копошение которых наблюдал Фёдор Иванович в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро, годами не получали жалованья. Чтобы не переморить их голодом, каждому на день выдавали по четыре копейки, если считать российскими деньгами.

— И это несмотря на то, что в Лиссабон одних только алмазов отсюда отправляют на двадцать миллионов крузадо! — прибавил Резанов, тоже не зря проводивший время в губернаторском доме.

Выпив ещё, россияне сошлись на том, что природа бразильская всем изобильна и прекрасна, однако здешняя жизнь основана на унижении до подлости. Фёдор Иванович пересказал спутникам то, что слышал от Альвареша. Британские купцы торговали по всему побережью запрещёнными товарами. Чтобы не иметь хлопот, они платили комендантам в крепостях по пятидесяти талеров и офицерам по пятнадцати. Выходило так, что всякую португальскую крепость можно было купить не дороже пятисот талеров — стыд сплошной…

Закончив трапезу, участники экспедиции ещё раз пожелали друг другу счастливого Рождества и расстались, чтобы вернуться к своим делам. В следующие дни моряки продолжили починку кораблей. Художники старательно зарисовывали местные пейзажи, отдельные цветы и всевозможные растения, от новизны и разнообразия которых делалось немного не по себе. Естествоиспытатели производили замеры и делали географические расчёты. Натуралисты исследовали местную живность: из того, что удавалось подстрелить, набивали чучела; насекомых, червей и прочих сколопендр накалывали на иглы и сушили, а всё, что нельзя было превратить в чучело, насадить на иглу или высушить, погружали в спирт. Коллекция экспедиции быстро пополнялась…

…а Фёдор Иванович снова томился бездельем — с ленивой свитой ему было невыносимо скучно. Он отправился в Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро и на городской окраине застал праздник.

Белые стояли по сторонам и смотрели; веселились и танцевали негры. Музыка и выкрики танцующих разносились далеко вокруг — как раз на эти звуки шёл граф. Привычных музыкальных инструментов он не увидел: толпа двигалась под размеренный барабанный бой, хлопая в ладоши, и сопровождала танец монотонными криками.

В центре толпы возвышался танцевальный король атлетического сложения и саженного роста. Голову короля украшало подобие шлема из золотой бумаги с яркими густыми перьями. Мускулистый торс прикрывала кираса, отороченная золотой бахромой и покрытая сверкающими кусочками стекла, с наклеенными тут и там золотыми и серебряными бумажными звёздами. В одной руке король держал аршинную трость со множеством зарубок, в другой — небольшую палку, которой он скрёб по зарубкам, извлекая гулкий треск. Каждый в его окружении тоже был вооружён или такими же палками, или маленькими колокольчиками, или самодельными трещотками. Барабаном служила воловья шкура, туго натянутая на полый ствол дерева, по которой ударяли руками сразу несколько чернокожих.

Толпа колыхалась в оглушительном грохоте, звоне и треске; король выступал тамбурмажором, а заводилами в танце была компания из полутора десятков человек, украшенных лентами, перьями и диадемами из золотой бумаги. Лица одних были закрыты масками, другие раскрасили себя в разные краски до совершенной жути; к тому ещё они надували щёки. Чёрные танцоры и танцовщицы по очереди выходили в круг возле короля, исполняя сольные па.