– Таким образом, прежде всего под подозрением должен был, естественно, оказаться Персиваль Вэйл. Но меня это не устраивало. По двум причинам. Первое: обманутый муж убивает мальчика, чтобы отомстить ей и ее любовнику? Слишком хитроумно. Слишком мелодраматично. Да попросту невероятно. Второе: Вэйл был весьма обеспеченным человеком и занимал прочное положение в жизни, так что вряд ли к мотиву мести мог добавиться мотив выгоды. Да и вообще, не такой он человек, то есть не такой, чтобы совершить убийство подобного рода. Могу представить себе, что он убивает из страха – крыса, загнанная в угол. Но не ради наживы или оскорбленного чувства. Знай он о ваших отношениях, реакцией могла бы быть жалость к самому себе, сменяющаяся злобой, жестокостью, игрой в кошки-мышки, отказом в разводе, – но не убийством.

Найджел остановился и виновато посмотрел на Геро.

– Извините меня, ради бога. Я, наверное, кажусь вам со всеми своими рассуждениями бесчувственной машиной.

– Да нет, – улыбнулась Геро, – все нормально. У меня такое ощущение… как бы это сказать… что рассказ идет о сне либо о жизни до жизни. Продолжайте.

– Таким образом, остается Икс. Некто имеющий основания желать смерти Вимису и не менее веские причины желать зла вам. Либо так, либо мы имеем дело с каким-то совершенно невероятным совпадением. Более того, замышляться должна была не просто кара за обыкновенную «безнравственность» – для этого было бы достаточно просто сделать так, чтобы Вэйлу все стало известно. Нет, возмездие должно было стать чем-то вроде взрыва нравственного негодования, столь нередко коренящегося в сексуальных извращениях или неудовлетворенности. Услышав рассказ о нервном срыве Симса дома у Тивертона, я сразу понял, что на него, то есть на Симса, стоит обратить внимание. Особенно имея в виду его внешность – такую невзрачную, и поведение – такое робкое. Конечно, я не упускал и иных претендентов. Какое-то время, впрочем, недолгое, я раздумывал о Тивертоне и Рэнче, особенно последнем – представлялось, что у него есть наиболее весомый мотив для обоих убийств. Должен признать, что поначалу меня тоже, как и суперинтенданта, смущала чрезмерная простота мотива, какой мог быть у Симса. Но тут на помощь пришел дневник.

Найджел вернулся к чтению.

«12 июня. Сегодня случилась весьма неприятная вещь. В классе. Вимис сыграл со мной отвратительную, беспардонную шутку. Они все настроены против меня – школьники, учителя, все. И так было всегда. Но он – особенно. И теперь я знаю почему. И знаю, что должен сделать. В какой-то момент мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Голова вот-вот лопнет. А потом будто некое препятствие какое-то исчезло, словно пробка рассосалась. Все стало предельно ясно. Даже странно, что я только сейчас это понял. Мальчишка – это, конечно, бес. И он заражает все вокруг себя. Я знаю, что должен сделать. Убей и не щади, говорит Господь. И я – Его бич».

В комнате наступило продолжительное молчание, будто явился пришелец из иного мира. Затем Майкл заговорил, и в голосе его звучало нечто подобное суеверному ужасу:

– О господи. Ведь это был… наверное, религиозный маньяк. Я и не представлял, что они существуют, я хочу сказать, в такой форме.

– Не столь уж давно таких много было, – возразил Найджел, – только никто не называл их маньяками. Например, такими были многие из апостолов Ветхого Завета, потом инквизиторы. – Он вернулся к дневнику. – Так, несколько следующих записей пропускаем. Довольно отталкивающее чтение. Главное – его чувства, касающиеся Вимиса, и чувства, относящиеся к вам, постепенно сливаются, и в какой-то момент происходит взрыв. Но вот любопытный пассаж, показывающий еще одну сторону его психологии.

«16 июня. Если бы они только знали, кто находится среди них, кто я есть на самом деле! Пьяница Гэтсби; развратник Эванс; Тивертон с этими его проклятыми покровительственными манерами – если бы они только знали! И ты, Персиваль Вэйл, педант и рогоносец, скоро тебе придется переменить свой тон. Но я покажу им. Кто из них осмелится задумать то, что задумал я, или сделать то, что я сделаю? На их глазах сделаю. Только надо дождаться зова, назначенного часа. Я буду терпелив. Я могу себе позволить подождать, никуда они от меня не денутся. И неважно, что они ничего не узнают – до того, как я умру и Книга моего Судного дня увидит свет. Я дарую жизнь, и я ее забираю. Я буду тайно руководить их жизнью. И в этом моя награда.

Найджел помолчал.

– Вот, в общем, и все объяснение. Вас не было, когда он произносил собственное надгробное слово – оно было выдержано в том же духе. Как видите, даже его религиозная мания не есть нечто безусловное. На самом деле в ней заложено рациональное зерно, это своего рода форма умственного состояния убийцы, оправдывающего свои действия. А впрочем, не совсем; в основе всего – старая история, комплекс неполноценности. Вот предмет для газетной дискуссии: «Может ли червяк перевернуться? Прославленный специалист по членистоногим мистер Найджел Стрейнджуэйс утверждает: «да». А говоря серьезно… Разве Клеопатра не называла свою змею червем? И вообще, змий – безупречный символ чувства неполноценности; поверженный во прах, растоптанный, вечно презираемый, он тайно накапливает смертельный яд отмщения.

Геро заговорила, голос ее заметно дрожал:

– Знаете, боюсь, я не в силах более слушать эти записи. Может быть, своими словами перескажете?

– Очень хорошо. Итак, Симс стал моим главным подозреваемым. Мои постепенно формирующиеся представления о его характере и предположения касательно времени и способа убийства Вимиса сходились. Через какое-то время методом исключения я пришел к выводу, что оно должно было произойти во время забега на четыреста сорок ярдов. Кажется бесспорным, что в моменты сильного эмоционального напряжения – например, в ходе захватывающего спортивного состязания, – всеобщее внимание приковано к разворачивающемуся у всех на глазах действу. Но ни один заурядный убийца не поставит на то, что из общего правила не найдется хоть одно исключение. Ergo, этот убийца незауряден, психически ненормален. Далее, помимо риска, имеется совершенно поразительное оформление сцены. Существует масса самых разнообразных возможностей избавиться от Вимиса и вас двоих. Но убийца выбирает наиболее театральный, наиболее публичный способ. Это чистейшей воды эксгибиционизм, а человек, страдающий комплексом неполноценности, часто склоняется к действиям эксгибиционистского характера. Есть еще два аргумента, свидетельствующие в пользу моей версии – жюри присяжных их, разумеется, не представишь, – просьба Симса взять у него секундомер и его поведение после окончания забега.

– О господи, – перебил его Майкл, – так, выходит, когда он подошел ко мне, весь измочаленный, возбужденный, задыхающийся, это было…

– …Совсем не то, о чем ты подумал. Он забрался в стог сена, задушил руками несчастного мальчишку, обмотал для надежности его шею веревкой и вернулся. Все быстро, все возбуждает, и все вовсе не кажется невозможным. И даже не таким безрассудным, как может представиться. Скорее всего, он шел, оглядываясь, и если бы заметил, что кто-то из зрителей отвлекся и посмотрел в его сторону, он просто дошел бы до стога, вытащил бы мальчишку и спросил бы, какого черта он забрался сюда. Как и во втором случае, в его действиях, вплоть до самого момента убийства, не было ничего такого, что могло бы вызвать подозрение.