— Что тоже не всегда хорошо, — кивнула я, вспомнив о грубиянах в толпе.

— Точно, — улыбнулся мне Фрэнк. — Хотя после ваших дел с мелом я почти ожидал услышать, что это вы и били стёкла.

На этот раз мы с Норой определённо покраснели обе. Я на мгновение даже задумалась, сможем ли мы когда-нибудь рассказать Фрэнку всю правду, но решила, что, наверное, это не слишком-то удачная мысль: чем меньше людей об этом знают, тем лучше. Поэтому просто рассмеялась (не думаю, что очень убедительно) и заявила:

— О, мы ничего подобного делать не собираемся.

— Да уж, — добавила Нора. — С нас и мела предостаточно.

— Что ж, Молли, надеюсь, мы скоро увидимся, — сказал Фрэнк, прощаясь с нами у чайной. — Расскажете мне побольше о вашем крестовом походе.

— Конечно. — Даже если не упоминать о том, как мы расписали почтовый ящик, всегда можно рассказать о пропущенном митинге, подумала я. Ес ли честно, я была совершенно уверена, что у нас нашлось бы много тем для разговора.

— До свидания, Нора. Приятно было познакомиться.

— До свидания, — улыбнулась в ответ Нора.

— До свидания, Молли. Если вам снова понадобится моя помощь в поимке каких-нибудь чудовищных псов, непременно дайте мне знать.

И, махнув на прощание рукой, он удалился в сторону Северной кольцевой. Надеюсь, мы скоро увидимся, лишь бы только Барнаби не имел к этому отношения.

— Ну и ну! — воскликнула Нора.

— Ох, Нора, хватит уже про Ромео и Джульетту, это просто смешно.

— Ладно, не буду. Но, — добавила она августейшим тоном, — даю вам своё благословение.

Я стукнула её по руке, но и сама не смогла удержаться от смеха, поскольку она ужасно забавная, когда разговаривает будто какая-нибудь герцогиня. К тому времени вернулись раскрасневшиеся, едва переводящие дух Кэтлин и Филлис.

— Ну что ж, они преспокойно уехали на трамвае, — сказала Кэтлин. — И те негодяи, похоже, на этот раз быстро сдались. В какой-то момент я было решила, что они собираются разбить в нём все стёкла.

— Давайте-ка теперь выпьем чаю, — предложила Филлис. — А потом я, пожалуй, отвезу вас обеих домой. У вас ведь экзамены на этой неделе, да?

Так что, прикончив пару на удивление приличных булочек, мы на двух трамваях добрались домой. Полная тревог и волнений неделя закончилась для меня французскими глаголами, латинской поэзией и, разумеется, этим письмом. Думаю, пора бы его заканчивать, поскольку вся следующая неделя будет посвящена экзаменам, а я сомневаюсь, что смогу написать о них что-нибудь интересное.

Надеюсь, всё остальное ты интересным находишь: я вечно беспокоюсь, что мои письма слишком большие, хоть ты и говоришь, что предпочитаешь длинные письма коротким. Как бы то ни было, завтра по дороге в школу я его отправлю. Надеюсь, у тебя всё хорошо и твои собственные экзамены не слишком ужасны. Просто помни, что скоро каникулы, и кто знает, что будет потом?

Любящая тебя

P. S.

Понедельник

Знаю, это письмо и без того длиннее обычного (а это о чём-то да говорит), но я рада, что забыла отправить его с утра, поскольку сегодня произошло нечто заставившее меня осознать, сколько всего изменилось за последние несколько месяцев. И не только для меня или Норы: меняется и мир вокруг.

Но начну с начала. До чего же странно было возвращаться сегодня в школу: слишком уж многое произошло с тех пор, как мы там в последний раз были. Лучше бы нас просто пораньше отпустили на каникулы. В смысле, так ли уж важны эти летние экзамены? Хотя, наверное, нельзя же бросать на произвол судьбы девочек, которым, чтобы поступать в старшую школу, нужно получить промежуточный сертификат (экзамены для них начнутся только через неделю или около того).

В общем, мы с этим ничего поделать не можем. Равно как и с Грейс (к сожалению).

— Я смотрю, на прошлой неделе ваши суфражетки опять натворили дел, — презрительно заявила она, отбросив свою притворную любезность, пока мы с Норой вешали в гардеробной шляпы. — Мне кажется, позор для женщин швыряться камнями, словно мальчишки.

— Мы и не надеялись, что ты поймёшь, — надменно ответила Нора.

— А я рада, что не понимаю этой гнусной чепухи.

Тут прозвенел звонок на первый урок: историческая география, один из моих самых нелюбимых предметов. Было очень жарко, и классные комнаты казались ещё более душными и затхлыми, чем обычно. Сказать по правде, я с самого утра чувствовала себя до странности усталой и подавленной. Всего пару дней назад мы были отчаянными суфражетками (или по крайней мере ощущали себя таковыми), но теперь вернулись в школу, к начинающимся завтра экзаменам, в то время как наши лидеры, скорее всего, через несколько дней отправятся в тюрьму. И кому какое до этого дело? Ни единому человеку из той толпы дебоширов. И уж точно не Грейс.

Чем мы вообще занимаемся? Вот о чём я думала, наблюдая за назойливой мухой, с неутомимым жужжанием бившейся в надраенное до блеска оконное стекло. Какой в этом смысл? Имеет ли хоть какое-нибудь значение тот факт, что две девочки стараются ходить на митинги, раздражая этим своих одноклассниц, писать мелом лозунги на тротуарах или даже разрисовывать почтовые ящики? Разве кто-нибудь это заметит? А если и заметит, то просто рассмеётся или, того больше, поиздевается, как те отвратительные люди в воскресенье. В смысле, если они позволяют себе высмеивать таких отважных леди (и мистера Шихи-Скеффингтона), что изменят наши поступки? Нам ведь даже не удалось изменить тех, кого мы знаем лично: Грейс по-прежнему Грейс, только ещё хуже, Гарри — всё тот же Гарри.

А у нас с Норой не хватило смелости даже на то, чтобы защитить наши собственные убеждения. Будь мы настоящими суфражетками, думала я, мы не стали бы бросать краску и со всех ног бежать домой. Нет, мы бы гордо остались на месте преступления дожидаться ареста, а пока нас тащили бы в тюрьму, кричали бы: «Право голоса для женщин!» А потом, возможно, произнесли бы речь на субботнем митинге, вместо того чтобы стоять себе в сторонке и лопать «суфрагейтские апельсины», как послушные маленькие девочки. Я вздохнула.

— С вами всё в порядке, мисс Карберри? — поинтересовалась профессор Костелло.

— Да, профессор Костелло, простите, — мигом выпрямилась я.

Профессор Костелло окинула меня строгим взглядом и продолжила рассказывать о долине реки Бойн или ещё какой-то ерунде. Я откинулась на спинку стула, стараясь не обращать внимания на Грейс, которая, как я видела, самодовольно наблюдала за мной с соседней парты. А утро всё текло, медлительное и жаркое.

Это случилось позже, на перемене. Я оставила Нору рассказывать Стелле обо всём, что произошло на прошлой неделе, и направилась в уборную. Там царила благословенная прохлада, поэтому, вымыв руки, я на мгновение прижалась пылающим лбом к зеркалу над раковиной. И краем глаза заметила в отражении что-то розовое. Я обернулась и увидела, что на двери кабинки кто-то заглавными буквами вывел розовым мелом: «ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН СЕГОДНЯ!»