Сначала я очень стеснялась, и от моей неловкости истории, слетая с моих губ, умирали. Теперь я изо всех сил пытаюсь оживить их для Эмми, и она вознаграждает меня забавными, чудными и неожиданными вопросами. Она напоминает мне меня. Ребенком я ходила, до краев переполненная вопросами, которые боялась задать. Разница лишь в том, что Эмми не боится их задавать. Это у нее от Би. Иногда я сама спрашиваю ее о том, что мы читаем: «Кто это?», «Какой это цвет?» И она отвечает, причем всегда правильно, потому что внимательно слушает меня, и каждый раз, когда я останавливаюсь, чтобы это осмыслить, меня переполняют эмоции. Эмми обожает, когда я говорю, что ее ответ верный. Да я сама это обожаю! Я создаю наши совместные воспоминания, вплетаю себя в ткань ее жизни. Не позволю ни единой тени упасть на ее яркий свет.

– Завтра, – спрыгивает с моих коленей Эмми, – я буду рисовать.

– Да? – Я ставлю книгу на полку. – И что же ты будешь рисовать?

– Жуткие труселя![32]

Она заливается смехом, без сомнения вдохновленная прочитанным.

– Что еще за жуткие труселя? – спрашивает Лев, входя в комнату.

Эмми начинает рассказывать ему об их жутковатом зеленом свечении, но Лев подхватывает ее на руки и кружит самолетиком – к бешеному восторгу малышки. Потом бухает ее на подушки с аварийной посадкой, вытаскивает из-под нее одеяло и бережно укрывает. В уголке горит ночная лампа – Эмми, как и я в ее возрасте, боится темноты.

– До завтра? – Мой голос предательски надламывается.

Лев замечает это. Эмми – нет.

– До завтра! – кивает она.

– Ложись, – просит ее Лев, присаживаясь на край постели.

Я медленно покидаю комнату, слушая его пожелание спокойной ночи. Я помню его наизусть. «Мир…»

– Мир оставляю вам, мир Мой даю вам…[33] – Его голос ничем не выдает тяжесть последних дней. Не знаю, как у него это получается. Лев при Эмми, как обычно, спокоен и тверд, он не позволит творящейся снаружи мерзости коснуться ее.

Я закрываю за собой дверь с последними словами молитвы Льва:

– Ложись и спи, ты снова проснешься, ибо Господь защищает тебя[34].

Он выходит из комнаты Эмми и находит меня плачущей, пытающейся не задохнуться под гнетом будущих потерь, когда я еле пережила потери прошлого. Я говорю, что хочу присоединиться к Проекту.

– О, Ло. – Лев притягивает меня к себе.

Артур вряд ли выиграет иск о доведении до самоубийства, но что-то сильно цепляет в убитом горе отце, появляющемся на телевидении с криво повязанным галстуком и фотографией погибшего сына, оплакивающем утраченную возможность примирения и украденные у них годы, говорящем, что он с самого начала знал, чем все закончится, знал, что мы несем зло. Он подливает масла в разгоревшийся огонь. Проект «Единство» подтолкнул Джереми к краю: его подвергали неописуемым зверствам и заставляли смотреть, как издеваются над другими, что и привело его на вокзал и заставило броситься под прибывающий поезд. Я знаю, насколько убедителен Артур, так как сама ему верила, сидя в баре Маккрея напротив него.

Все это вдохновляет «Вайс» на новую серию статей-интервью с теми, кто когда-либо вращался в Проекте, особенно тех, кто посещал публичные проповеди и у кого есть что рассказать.

Общественность считает нас монстрами.

Пресса обращается к губернатору Куомо с вопросом, как он относится к действующему на территории штата Нью-Йорк «культу». Одна за другой рвутся связи центров «Единства». «УБИЙЦЫ» кроваво-красной краской выведено на здании центра в Мореле. Мир требует от Льва ответить за все его преступления, но он по-прежнему непреклонен: он не совершал ни единого. Лев не дает никаких объяснений, но соглашается, что нужно добиться опровержения.

Однако для опровержения ему нужно имя того, кто написал статью для Пола.

Я с гулко стучащим сердцем проскальзываю в комнату раздумий. Атара пытается протиснуться за мной, но я отгоняю ее и закрываю за собой дверь. После долгого полуденного блуждания по коридорам дома я обнаружила, что эта комната – единственное место, кроме гостиной, где ловится хоть какая-то связь. Встав у окна, звоню Полу. Он отвечает после третьего гудка. Знакомый голос вызывает дурноту. Я слышу в нем победные нотки и живо представляю себе небрежный вид Пола, какой у него бывает всегда, когда случается что-то хорошее и ему становится не до себя. Не удивлюсь, если он ночует в офисе, пытаясь удержаться на вершине славы и подольше покупаться в ее лучах.

– Денэм, – приветствует меня Пол, и мне кажется, что я больше не знаю этого человека. – Спасибо, что перезвонила. Я не видел тебя в городе, хотя искал. Ты прячешься?

– Где я, не имеет никакого значения.

Получается зло, и Пол молчит. Я стискиваю в ладони мобильный.

– Ты права, – наконец произносит он. – Поверь мне, я прекрасно понимаю, что любое количество времени, которое ты готова уделить мне, – это больше, чем я заслуживаю.

– Намного больше. – Я делаю паузу. – Как у вас там?

– Напряженно. – Замаскировать удовлетворение у него не выходит. Сейчас Пол в своей стихии, вцепился в «Единство», как собака в кость, и не отпустит. – Невероятно. Уверен, ты видела, что статья в Твиттере вошла в топ самых актуальных тем. И сутки возглавляет их. Веб-сайт уже один раз повис, не выдержав наплыва посетителей. И Артур… Тут все серьезно. Сегодня чуть позже я свяжусь с Си-эн-эн. Для «СВО» это великий момент, и каждый раз, переступая порог офиса, я думаю, что ты должна быть частью происходящего.

Я смотрю в окно на серые небеса.

– И кто же виноват в том, что я не являюсь его частью?

– Ты не должна была бросать все вот так, за секунду, – говорит Пол. Совсем не то говорит. Он вздыхает. – Слушай, я понимаю, насколько это было непрофессионально. Это случайность. Я никогда себе такого раньше не позволял. И понимаю, как это, должно быть, выглядело.

– Да ну?

– Понимаю. У нас с Лорен серьезные отношения, и завязались они только после ее повышения. Она подумала, что тебе важно это знать.

– Как много она обо мне думает.

– Да, много. И я тоже.

Чушь собачья. А он продолжает городить ерунду:

– Я расцениваю тебя как потерю, Денэм. И хочу все исправить.