Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кеннеди поджала губы.
– Я тебя не осуждаю. Просто мне тревожно за тебя. Если тебе все еще нравится Мэтт, ты должна ему об этом сказать. Или если тебе еще больше нравится Феликс… – Она вдруг замолчала. – Ты тоже должна ему сказать.
Я смерила ее долгим взглядом. Кеннеди просто не понимала, что я пережила. Да, она потеряла отца. Но у нее еще осталась мама. А еще она, как и я, потеряла дядю Джима. Мы обе любили его, но мне он был нужен намного больше. Он был всем, что у меня оставалось. А теперь я чувствовала себя изголодавшейся по любви. От одной только этой мысли мне становилось стыдно. Мне следовало извиниться перед Феликсом. Следовало извиниться перед Миллером. И даже перед Мэттом, но я все равно не стала бы этого делать, так как он сам должен был извиниться передо мной за более тяжкие проступки. Но самое ужасное заключалось в том, что я, кажется, по-своему любила каждого из них. Я совсем запуталась и не могла в себе разобраться. Мне просто нравились те чувства, которые я испытывала, находясь рядом с ними.
– Я поговорю с ними со всеми, – сказала я. – Как только выясню, кто из них нравится мне больше всего.
Она засмеялась.
– Мы обе знаем, что это Мэтт.
Я не стала с ней спорить. Мы действительно обе знали об этом. А еще мы обе знали, что Мэтт – засранец. И я не могла закрывать глаза на эту его черту. Все же остальное, что я о нем знала, оказалось ложью.
– Рано или поздно тебе все равно придется с ним поговорить, – сказала Кеннеди.
– Но я не хочу думать об этом сегодня. Сегодня праздник. И мы должны веселиться, правда?
Кеннеди засмеялась.
– Я уже веселюсь. Наслаждаюсь любимым видом спорта с моей лучше подругой. А еще все теперь знают, что у Капкейка крошечный членик. Что может быть лучше?
Я тоже засмеялась. Но все равно мне казалось, что сильный удар по яйцам сработал бы лучше, чем все эти слухи. Капкейк заслужил более тяжкого наказания за то, как с ней поступил.
– Ой, смотри, сейчас начнется парад выпускников! – Кеннеди указала на поле, куда уже выехало несколько автомобилей без верха, в каждом из которых сидели лучшие ученики выпускных классов. Меня все эти подробности совершенно не интересовали. Но я не удивилась, когда увидела, что Джеймс, Мейсон, Изабелла и несколько ее подружек были номинированы на звание короля и королевы вечера.
Трибуны снова стали заполняться людьми. Всем было интересно, кому в итоге достанется корона. Меня это совсем не волновало. Я только очень надеялась, что Изабелла не победит. А если же королевой выберут ее, значит, она всех запугала и заставила проголосовать за нее. Она ведь и не думала выполнять дурацкие правила Пруитта.
За каждой из машин следовали платформы с представителями разных классов. Нас с Кеннеди не пригласили участвовать в этом мероприятии. Сначала проехала платформа с учениками выпускного, двенадцатого класса, оформленная в стиле фильмов про Джеймса Бонда. И это выглядело довольно остроумно. Платформа с одиннадцатиклассниками показала себя намного хуже. У них был орел, сделанный из гофрированной бумаги, которого они едва не потеряли по ходу дела. Честно говоря, они все напоминали мне кучку оболтусов.
Наконец, появилась платформа с десятиклассниками. И тут у меня перехватило дыхание. Среди них стоял Мэтт, все еще в футбольной форме, но уже без шлема. Рядом с ним было несколько товарищей по команде. Мэтт держал в руках микрофон и смотрел прямо на меня.
Через динамики над стадионом зазвучала музыка. Я узнала ее сразу, это была песня группы You’re An American Reject, которая называлась «Моя грязная маленькая тайна».
– Что происходит? – спросила Кеннеди, прежде чем Мэтт успел поднести микрофон ко рту. А потом с удивление воскликнула: – Боже, он сейчас будет петь для тебя!
– Нет, не будет!
– Я хочу исполнить эту песню для всех красивых девушек, которые здесь находятся! – крикнул в микрофон Мэтт.
– Видишь, – сказала я, но мой голос прозвучал совсем тихо, и я сомневалась, что Кеннеди меня услышала. Неужели он так быстро пришел в себя? А что насчет меня? Я проглотила комок в горле. Нет, я еще переживала. В том-то и дело.
– Я пошутил, – сказал Мэтт. – Эту песню я посвящаю моей девушке. Бруклин Сандерс, это все для тебя!
О боже! Он в самом деле собирался петь!
Кеннеди толкнула меня локтем.
– Этого просто не может быть! – сказала я, пока все учащиеся школы смотрели то на меня, то на платформу.
– Ой, еще как может, – возразила со смешком Кеннеди.
Музыка зазвучала громче.
– Знаю я, что был неправ, – запел Мэтт. Если это можно было назвать пением, так как он совершенно не попадал в ноты. – Знаю, это было так. Хочу прощенья попросить. Чтоб не тратить твое время зря.
Я в ужасе смотрела на него. Он полностью изменил текст песни, чтобы спеть… про нас? Или мне это показалось?
– Что он вообще делает?
Кеннеди схватила меня за руку.
– Это невероятно романтичный жест! Он пытается снова завоевать тебя.
Я почувствовала, как мое лицо становится пунцовым.
– Да что же я сижу без дела? – воскликнула Кеннеди и отпустила мою руку. – Нужно это сфоткать. – Она подняла свой фотоаппарат и начала делать снимки.
– Скажи, что не прогонишь меня, – пропел Мэтт. – Больше никаких игр, детка моя.
Его товарищи по команде наклонились к микрофону и нестройными голосами пропели:
– Никаких игр, детка моя.
Мне хотелось убежать прочь от этих любопытных глаз. Но моя задница как будто прилипла к холодной металлической скамейке. Он что, совсем рехнулся?
– Пускай все узнают про нас, – пропел Мэтт. – Бруклин, ты не моя грязная маленькая тайна!
– Не грязная маленькая тайна, – пропели его друзья.
– Наша любовь была не случайна. – Мэтт и его подтанцовка из участников футбольной команды неуклюже развернулись на месте. – Не случайна, ты нужна мне. Ты не грязная маленькая тайна, пускай все узнают про нас. – Он указал на меня и сделал странное движение бедрами.
– Мы знаем! – пропели футболисты и точно так же качнули бедрами.
Теперь мне казалось, что все зрители на стадионе смотрели на
