У Оуэна пересохло во рту. Он оглянулся на Эви и увидел, что она буквально впилась в него глазами. Ты сделаешь это! – приказывал ее взгляд. Глаза у нее в этот миг были ярко-зелеными.

Оуэн сделал еще несколько шагов, чувствуя, что все его кости размягчаются. Ему было страшно, он дрожал. Дансдворт поднял взгляд, увидел его, и его лицо напряглось от сдерживаемого гнева. Этого было достаточно, чтобы Оуэн утратил решимость.

– В чем дело, парень? – внезапно спросил его король, понизив голос. Он серьезно посмотрел на Оуэна, как будто беспокоился о нем. Подошел к нему, и Оуэн едва заметил его хромоту. Он смотрел, как рука короля сжимала рукоять кинжала, высвобождая его от ножен. Мысленно он увидел вьюгу белых перьев, выпущенную клинком Анкаретты. Он быстро моргнул, пытаясь успокоиться.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил король, смягчив голос. Он положил руку на плечо мальчика, и внезапная тяжесть чуть не заставила его колени подогнуться. Он хотел бежать, броситься прочь, найти темный коридор, свернуться там калачиком и поплакать. Как можно заставлять такого ребенка выполнять подобные задания?

Глаза его были мокры, и это смущало. Он не плакал. Просто из глаз текло. Он посмотрел на лицо короля, на его заостренный подбородок, настолько свежевыбритый, что еще блестел от масла для бритья. У него тоже был собственный запах, запах кожи и металла. Оуэн совсем ослабел. Но он заметил, что Эви тоже подошла, чтобы встретиться взглядом с Оуэном. Она требовала, чтобы он говорил, ее глаза были жесткими, решительными и совершенно бесстрашными. Как будто она изливала свою смелость в его чашу своим взглядом.

Просто скажи ему! – казалось, говорила она.

– Вам… вам нравятся угри?

Оуэн не знал, почему эти слова выскочили из его рта. Король посмотрел на него в замешательстве.

– Нравятся ли мне угри?

Оуэн кивнул.

– Не очень, – сказал король. – А тебе?

– Не очень, – ответил Оуэн, пытаясь справиться с собой. – Я был на кухне этим утром. Лиона сказала, что она готовит угрей.

Король фыркнул.

– Ну и не ешь их, если они тебе не нравятся, парень. Я думал… ну, неважно. – Он поднял руку и нахмурился от разочарования.

Оуэн терял самообладание и шанс.

– Когда она сказала об угрях, – продолжал он, – я начал чувствовать себя… странно. – Он быстро моргнул.

Его слова снова привлекли внимание короля.

– Правда? У тебя было другое видение? – Он казался нетерпеливым, почти голодным, когда Оуэн кивнул.

– Рэтклифф! – рявкнул король, показывая, чтобы он поторопился. Рэтклифф нахмурился и с досадой направился к ним. Эви сияла от гордости за Оуэна.

– Продолжай, – умолял король, его голос был низким и убеждающим, глаза сияли от любопытства.

– Это было похоже на сон, только я не спал, – сказал Оуэн. – Я был угрем. И во рту у меня был крючок, похожий на рыболовный, который вытащил меня из воды. Я дергался и пытался освободиться, но крючок продолжал тянуть. Было больно. И когда я вылетел из воды, то увидел, что там вовсе не рыбак. Крыса[4] держала удочку. Ухмыляющаяся крыса. – Оуэн сглотнул, чувствуя облегчение из-за того, что все сделано.

Король уставился на него в замешательстве.

– Это странно, Оуэн. Своеобразно. – Он взглянул на Рэтклиффа, ожидая разъяснения.

Рэтклифф пожал плечами, совершенно сбитый с толку.

– Ничего не понимаю. Мальчик не любит угрей. Что ж, некоторые не любят. Вы знали, что второй король Кередигиона умер, съев слишком много угрей?

Выражение лица короля ожесточилось.

– Это были миноги, болван. – Он повернулся к Оуэну и похлопал его по плечу. – Ты не обязан есть их. Пусть Лиона пожарит тебе каплуна или приготовит другую рыбу, которую ты любишь.

Оуэн кивнул, ощутив сильный голод, и схватил маффин со стола. В нем было немного семечек, и это напомнило тот маффин, который Оуэн съел, когда впервые въехал в город.

Эви чуть-чуть оперлась на его плечо, стоя рядом у стола. Она осмотрела весь выбор угощений, тщательно обдумала и взяла грушу.

– Ты сделал это, – прошептала она, не глядя на него. От облегчения ему хотелось рухнуть под стол.

Резкий голос короля отозвался эхом в зале.

– Что?

Все взгляды обратились к нему. Мужчина, которого Оуэн заметил ранее, стоял возле короля и Рэтклиффа. Похоже было, что он привез какое-то известие.

Затем король и Рэтклифф одновременно повернулись и посмотрели на Оуэна.

Анкаретта предсказала, и, как оказалось, правильно, что король немедленно созовет своих советников после такой чудесной демонстрации дара Оуэна. Поэтому, когда советники начали собираться в зале королевского совета, Оуэн и Анкаретта уже стояли возле глазка в потайной двери, готовые смотреть и слушать. Она приложила палец к губам, давая знак, чтобы он был абсолютно неподвижен, ее глаза блестели от возбуждения, еще бы, стать свидетельницей подобной встречи! Оуэн переступил с ноги на ногу, чтобы они не затекли.

Он узнал некоторых, но не всех присутствовавших, и Анкаретта тихо шептала ему на ухо, когда кто-то, кого он не знал, входил в комнату. Король вызвал Рэтклиффа, Хорвата и своего канцлера Кэтсби вместе с двумя религиозными иерархами, представляющими святилища. Анкаретта объяснила, что король еще не заполнил все пустующие после победы на Амбионском холме места в совете. Например, отец Оуэна не был восстановлен на прежней должности и ожидает своей участи в собственных землях. Совет был малым и становился все меньше.

Некоторые члены совета сели, но король беспрестанно ходил, в его глазах играло острое недовольство, какие-то еще непонятные чувства.

– Все здесь, государь, – объявил Рэтклифф, закрыв дверь. Он был насторожен.

– Вы задаетесь вопросом, почему я вызвал вас, – тихо сказал Северн. Он бросил взгляд на советников. – Вы все похожи на людей, которых вот-вот бросят в воду. Чувствуете себя виновными? Кто-нибудь из вас знал об этой новости до ее оглашения?