– Есть люди, которые могут вам помочь. – Ее собственный голос плохо слышно из-за слез. Миссис Каучински отворачивается. Мне становится дурно.

Медсестра, которая сидела за столом, отодвигает занавеску и вручает миссис Каучински планшет с документами. Пока она, сгорбившись, их заполняет, Кэлли наклоняется к Кэти.

– Если тебе что-нибудь известно – такое, о чем он не хочет рассказывать остальным, – потом станет еще хуже. – Кэлли кивает на лодыжку Кэти. – Ты должна обо всем рассказать. Ради младшего брата и сестры. Ради Ари…

– Перестань, – говорит Кэти достаточно громко, чтобы ее мать и медсестра подняли головы. – Ты ничего не знаешь, Кэлли. И на Ари раньше тебе было наплевать. Так что перестань.

Кэлли вздрагивает от удивления; я ахаю. Такой Кэти я еще не видела и уверена, что Кэлли – тоже.

– Вам двоим пора на выход. – Медсестра обращается к нам с Кэлли.

Кэлли показывает рукой на Кэти; ее пальцы трясутся.

– И вы ничего не станете с этим делать?

– Идемте. – Медсестра подходит к нам, заставляя нас отойти от Кэти, но Кэлли все равно останавливается и оглядывается на занавеску.

– Я позову охрану, если придется, – предупреждает медсестра, поднимая руку.

– Кэлли, – шепчу я, – надо уходить.

– Ее… это ее отец так с ней обошелся, – говорит Кэлли, сердитые слезы катятся по лицу. – Позвоните в полицию.

– Милая, мы не можем никуда звонить, если пациенты сами не попросят.

– Ей семнадцать, и ей… может угрожать опасность, – вставляю я, вдруг рассердившись на безразличие медсестры. – Разве нет закона, обязывающего вас предпринимать какие-то меры в таких случаях?

Выражение лица медсестры смягчается.

– У нее подвернута лодыжка и разбита губа. Девушка вполне могла упасть с лестницы, – говорит она. – Она не желает выставлять обвинения. Мы такое здесь видим каждый день. И она права: вы сделаете ей только хуже, если попытаетесь заступиться.

Кэлли цепенеет от шока. Медсестра провожает нас через двери и оставляет у обочины. Женщина катит мимо нас по пандусу мальчика в кресле-каталке; его рука на перевязи.

Мы с Кэлли так и стоим возле входа, не собираясь двигаться в сторону машины. Где-то за нами кричит сирена.

– Медсестра права, – говорю я. – Если ты не ошибаешься и это правда, что мистер Каучински убил Ари, а сейчас чувствует, что ловушка сжимается, кто знает, что он натворит.

Несколько лет назад во Флориде все газеты писали о громком деле. Это случилось в городе неподалеку от того, где мы жили с бабушкой. Бывший фондовый брокер должен был попасть в тюрьму за хищение чужих средств. Он застрелил жену и троих детей, а затем поджег дом и убил себя. Меня передергивает.

– Если я не ошиблась… – Кэлли замолкает посреди предложения. – Тесс, мы смогли бы остановить его, не дать ему убить снова. Если бы мы сказали, что не видели лица убийцы, полиция продолжила бы искать «монстра».

– Ты забегаешь вперед, – говорю я ей. – Нет никаких доказательств, что папа Ари – «монстр».

– Разве это важно, кто «монстр»? – начинает Кэлли, слова застревают у нее в горле. – Он может быть на свободе. Убийцу Лори до сих пор не поймали… из-за нас.

Я не могу убедить ее перестать винить себя в смерти Ариэль. Знаю: люди часто так поступают, если когда-то сделали что-либо неправильно. Они думают, что если бы тогда поступили иначе, то смогли бы остановить цепную реакцию в самом зачатке.

Раньше я считала, что так думать бесполезно: если откажешься играть роль, назначенную вселенной, просто появится кто-то другой и займет твое место. Я убедила себя, что, если бы мы с Кэлли не свидетельствовали против Стоукса, окружной прокурор нашел бы кого-нибудь другого.

Внушила себе, что Стоукс попал бы в тюрьму за другие убийства, даже если бы Лори Коули в ту ночь не убили. Просто вселенная уготовила Уайатту Стоуксу такую роль – роль «монстра».

Не знаю, верю ли я в это до сих пор. Даже не знаю, верила ли всерьез с самого начала или это просто щит, который я придумала, чтобы оградиться от собственной вины.

Никогда бы не подумала, что это Кэлли выбьет его у меня из рук. Она всегда была убеждена, что Лори убил Стоукс, и никогда не слушала тех, кто считал иначе.

Мне от этого не легче. Меня будто уносит течением из гавани, как лодку, под которой порвалась якорная цепь.

Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к Кэлли.

– Не приближайся к Каучински, – говорю я, – по крайней мере, пока.

– Ладно, – отвечает Кэлли немного отстраненно. – Можно ключи? – просит она, когда мы подходим к автомобилю. – Я уже могу вести.

Отдаю их без боя: я уже устала, а ехать обратно по темному шоссе не хочется. Как только я усаживаюсь на пассажирское сиденье, засовываю руку в карман и накрываю ладонью телефон, дожидаясь звонка. Так я и доезжаю до дома.

Так же сижу и за ужином: ем одной рукой, пока Кэлли врет Мэгги, рассказывая, что у Кэти просто царапина.

Перед сном кладу телефон на соседнюю подушку, так и засыпаю, дожидаясь маминого звонка.

***

Вибрация. Звонит телефон, и я настолько сбита с толку, что неловким движением сбиваю его на пол.

Наклоняюсь, чтобы достать его из промежутка между тумбочкой и кроватью, и хмурюсь, увидев номер на экране.

Мне звонит Кэлли. Зачем звонить из соседней комнаты? Гляжу на часы с кукушкой – час ночи.

– Алло. – Мой голос серьезен. Я дважды сглатываю слюну.

– А, привет, Тесса! – Голос мужской. – Это Райан.

– Где Кэлли? – Я сажусь на кровати. Сон как рукой снимает.

– Она со мной. Тут образовалась проблемка.

– Ты это о чем? – шиплю я.

– Э-э-э… она не в состоянии вести машину, но без машины уезжать не хочет. А вот теперь она на меня орет.

И правда, на фоне кричит Кэлли. Вмешивается другой мужской голос: видимо, кто-то пытается ее унять.

– Где ты? – спрашиваю я. У меня начинается паника, я перебираю в голове миллионы бед, в которые мы теперь можем вляпаться.

Райан вздыхает.

– Мотель на восьмидесятом километре. Как он называется? – спрашивает он кого-то, убирая телефон ото рта.

– Гостиница «Дойл-Мотор», – отвечает сдавленный мужской голос на фоне. Я знаю, кто это.

– Пьяная Кэлли в отеле с Ником Снайдером? – шиплю я.

– При встрече объясню, – говорит Райан. – Если я к тебе приеду, ты поможешь отогнать ее машину домой? Мне на работу в пять, не могу оставить грузовик тут.

Я гляжу на часы.

– Ладно. Но ты мне расскажешь обо всем, что случилось. Обо всем.

***