Теперь оставалось только сесть спокойно, сложа руки, и ждать сразу нескольких событий. Или уж выспаться, наконец. Это он и попробовал сделать многократно, но на короткое время. Между прибытием разрозненных и разносоставных отрядов из имений Одноглазый успевал закрыть единственный глаз и заснуть. Он не собирался вставать и выходить встречать каждый из отрядов. Воинов было кому встретить, и было кому распорядиться с их устройством. Но шум во дворе, неизбежный с прибытием каждого пополнения, даже самого маленького, ему, даже смертельно уставшему, спать не давал. Хотя, скорее, это не шум мешал уснуть крепко, как он сам себе говорил. Это нервы и возбуждение перед завтрашним событием, решающим его судьбу, будоражили сознание. Потому сон и не шел. А сон урывками больше утомлял, чем восстанавливал силы.

Будь Торольф в самом грандиозном предприятии своей жизни один или хотя бы со Снорри Великаном, он бы еще, наверное, метался и сомневался, потому что надежда только на собственные силы хороша лишь в бою. А здесь все решается по иным правилам и законам. Но его поддерживал могущественный Гунналуг. Это было больше, чем дополнительные сотни, что могли бы прийти от какого-то союзника. В колдуне Одноглазый был уверен. Но чтобы и выборщики из числа бондов были уверены в нем, Торольф послал по погребкам и кабакам Ослофьорда два десятка воинов из недавнего войска ярла Ингьяльда. И проинструктировал их как следует. Он не заставлял их врать. Не каждый честный воин согласится врать. Он только просил их всем рассказывать правду о том, как был уничтожен дом ярла Ингьяльда и как был уничтожен сам ярл Ингьяльд. Они, перешедшие от ярла к ярлу после поражения, лучше, чем кто-то другой, поведают о том, что с их бывшим ярлом случилось. Молния из руки Торольфа, плавание по гладкой воде среди шторма с подачи Гунналуга, подчинение боевых троллей воле колдуна, даже не видевшего их. Все эти чудеса должны убедить выборщиков, что Торольф Одноглазый является единственным и бесспорным претендентом на титул конунга в отсутствие Ансгара. Осталось только обеспечить отсутствие мальчишки. Но, чтобы этим заняться, Красный Нильс уже вышел во главе полусотни воинов. Около подземного хода Нильс получит подкрепление из числа берсерков и шведов из засады, да и восемь стражников, что стерегли дварфов, тоже присоединятся. Тогда у него будет без одного воина сотня человек. Это уже серьезная сила, которая сумеет полностью разорить весь Дом Конунга, и с Ансгаром расправится раньше, чем в дом смогут ворваться оставленные снаружи силы. Остается только дождаться возвращения Красного Нильса, и после этого можно будет лечь спать спокойно и до утра не размыкать единственный глаз…

Торольф «прогонял» перед мысленным взором все грядущие события, и все получалось хорошо. Тем не менее его озабоченность не проходила, словно чувствовал он решающее упущение, но никак не мог понять, что же в действительности упущено и забыто…

* * *

Старая дура оказалась права… И если она видела, что Всеведа едет верхом, а Заряна идет рядом, значит, так оно и есть. Значит, и все остальное правда…

Эти мысли так сильно ударили Гунналуга по голове, что он, как недавно сама Торбьерг, всплеснул руками и упал там же, в камере, прямо под ноги к висящему на цепях скелету. Скелет висел уже около десятка лет, и, должно быть, сухожилия, которые все еще держали кости в целостности, иссохли и порвались от сотрясения, когда колдун падал. И кости посыпались на человека. Он, впрочем, сразу это не осознал.

Сколько Гунналуг пробыл без сознания, он, естественно, не знал, как не знает этого никто из потерявших сознание при любых других обстоятельствах. Но, придя в себя, он ощутил что-то непонятное под рукой. Фитили в лампах с земляным маслом были длинными и светили пусть и не ярко, но устойчиво. И колдун, подняв руку, увидел, что пальцы его обхватили и сжимают череп, запустив последние фаланги в пустые глазницы. Он брезгливо отбросил от себя иссушенную кость с остатками жидких длинных волос и встал, чувствуя яростную пульсацию крови в висках и сильную давящую боль в затылке. Но ни пульсация, ни боль не мешали ему думать ясно, и он вернулся в сознание полностью, все вспомнив и сразу верно оценив ситуацию.

Пропащий колдун… Какое верное слово нашла старая Торбьерг! Пропащий колдун…

Если Заряна пришла в этот мир Хозяином, то не в его, Гунналуга, силах противиться ее воле. И хорошо еще, что она ушла вместе с матерью, не повидавшись на прощание с самим Гунналугом, иначе ему пришлось бы очень плохо. Ему и без того плохо, лишенному всех своих магических сил и возможностей, ему неуютно и непривычно в этом мире, который, кажется, уже ополчился на него, чувствуя, что можно расквитаться с Гунналугом за все, что он делал раньше. И Заряна расквиталась бы даже за тот же Куделькин острог, за сожженные дома и погибших людей, но почему-то не стала. Наверное, она еще глупа по своему малолетству и добра, как изредка бывают добры дети. Вообще-то дети, как говорил опыт жизни, обычно гораздо злее и безжалостнее взрослых, потому что не понимают, что творят. И точно так же, от непонимания, что творят, они изредка бывают чрезвычайно добрыми. Плохо и то и другое. Гунналуг не любил детей. А Заряну он мог сейчас только люто ненавидеть. Если бы она мыслью разрушила башню Гунналуга, уронив все ее камни колдуну на голову, она была бы понятной и естественной. Но ушла, не отомстив, – это было даже больше чем оскорбление. Это было унижение. Наверное, Заряна уже понимала, что после ее печатей Гунналуг никогда не обретет свою былую силу. И потому посчитала его безопасным и никому не нужным человеком. Пустышкой, пропащим колдуном…

Но – не-ет… Мир еще ничего не знает, и лучше будет, если он узнает это как можно позже. Не должен мир знать, что Гунналуг получил от девчонки Хозяина такой удар, иначе жизнь его превратится в постоянную муку. И вообще стоит ли тогда жить…

Гунналуг встал и по-собачьи встряхнулся. Он не только пыль и грязь подземелья с себя стряхивал. Он стряхивал с себя все страхи и сомнения. Что такое страх, он знал хорошо. И лучше многих других понимал, что страх – это только ожидание приближающегося неприятного события. Само событие может быть вовсе не страшным. Страшно ждать… Точно так же не страшно упасть со скалы и удариться о другие скалы. Смерть придет не страшная. Но вот падать и ждать момента соприкосновения с землей – это страшно. Одинаково страшно падать с такой же скалы в воду. Если ты умеешь плавать и падаешь в достаточно глубокое место, то и после падения останешься жив и выплывешь на берег. Но падать и здесь – тоже страшно. Однако привычка к власти научила Гунналуга анализировать свои чувства и управлять ими. И потому он усилием воли подавил в себе страх, мешающий мыслить здраво. И почувствовал себя лучше. Даже боль из головы почти ушла вместе со страхом. Страх ушел потому, что событие произошло и ждать уже больше нечего. Событие произошло, и колдун Гунналуг стал просто ярлом Гунналугом, не колдуном. Так чего еще оставалось бояться!

А здравые мысли сразу подсказали ему, что следует сделать, чтобы никто не понял его нынешнего бессилия, чтобы никто не оценил его и не использовал с выгодой для себя раньше, чем он успеет предпринять целый ряд мер, которые предпринять необходимо.

Поднявшись по лестнице, колдун даже не заглянул в каморку к старухе, но сразу властным жестом подозвал к себе стражника от ворот.