Весеннее наступление в районе Полтавы началось в самый последний момент перед тем, как глубокие русские клинья могли прорвать нашу слабую и весьма растянутую оборону. Фельдмаршал фон Бок хотел использовать предоставленные ему для контрнаступления подкрепления – часть из которых еще только подтягивалась, – чтобы защитить опасную зону, где прорыв русских казался наиболее неизбежным; но фюрер, как главнокомандующий сухопутными войсками, настаивал на начале контрнаступления, с таким расчетом, чтобы нанести удар в самый корень клина противника и порвать их «связки»; он хотел вырезать этот гнойник. Фон Бок, с другой стороны, боялся, что предпринимать такие попытки уже слишком поздно.

Тут вмешался Гитлер и просто приказал выполнить эту операцию так, как он сказал. Он оказался прав, в результате всего за час кризиса битва привела к окончательному поражению русских, и нам удалось захватить неожиданно огромное количество пленных.

Мне осталось не так уж много времени, поэтому я не стану описывать развитие наступательной операции Гитлера, которая застопорилась на Кавказе и под Сталинградом – что стало началом волны против нас с востока. Я бы хотел ограничить мою повесть только несколькими особенными эпизодами и собственными впечатлениями этого периода.

Первым, и совершенно необъяснимым, эпизодом была публикация в газетах западных держав точной копии нашего плана нападения. По крайней мере, одна фраза фюрера из «базовой директивы» была воспроизведена настолько точно, что совершенно не оставалось сомнений, что где-то в цепочке произошло предательство. Подозрение фюрера пало на штабы, и предварительное расследование выявило новые факты: он вновь стал обвинять Генеральный штаб, который, как он говорил, мог быть единственным источником этой измены.

На самом деле, как обнаружилось следующей зимой, виновником предательства оказался офицер из оперативного штаба военно-воздушных сил, служивший в их разведывательном отделе, который установил контакт со шпионской сетью врага. На большом процессе в рейхстрибунале в декабре 1942 г. был вынесен ряд приговоров, поскольку удалось раскрыть действовавшую в Берлине крупную организацию предателей и шпионов. Хотя в нее по большей части были вовлечены гражданские люди, как мужчины, так и женщины, самым важным источником военных сведений для врагов был этот офицер ВВС, подполковник Шульце-Бойзен и его жена. Но до того, как это выяснили, Гитлер продолжал осыпать бранью совершенно невиновный Генеральный штаб сухопутных войск.

Вторая беда произошла, когда самолет офицера штаба дивизии потерпел аварию на нейтральной полосе Восточного фронта; он вез личный приказ фюрера для генерала корпуса армии Штумме о его действиях во время большого наступления, которое должно было начаться всего через несколько дней. Несчастный офицер сбился с курса и вместе с документами попал в руки к русским; сам он был убит на месте. Негодование Гитлера против замешанных в этом деле – командующего генерала, начальника штаба и командира дивизии – в итоге привело к военному суду перед военным рейхстрибуналом под председательством Геринга. Благодаря ему и моему собственному участию эти обвиняемые офицеры были оправданы и вновь возвращены на службу на других должностях. Достойный генерал Штумме был убит в бою несколькими месяцами позже, будучи представителем Роммеля в Северной Африке.

После трехдневного сражения нам наконец-то удалось прорваться к Воронежу, и теперь началась битва в самом городе за переправу через Дон; тогда-то и стали возникать первые опасения насчет правильного руководства фон Боком группой армий, поскольку, по мнению Гитлера, он слишком завяз в сражениях, вместо того чтобы повернуть на юг (совершенно не беспокоясь о судьбе Воронежа или о своих флангах и тылах) и завоевывать территорию вдоль Дона настолько быстро, насколько это возможно.

В его ссорах с Гальдером я вновь видел нарастающий кризис руководства и посоветовал фюреру самому вылететь к фельдмаршалу фон Боку и лично обсудить с ним это. Мое предложение было принято. Я сопровождал фюрера в этом полете, в то время как Гальдер предоставил штабного офицера из оперативного департамента военного министерства. Как обычно, фюрер обрисовал фон Боку свою базовую стратегию и обсудил с ним, вполне дружелюбно, каким способом он хотел бы продолжить эту операцию.

Все стороны были весьма дружелюбны, что, я должен признать, разочаровало меня, поскольку фюрер только слегка коснулся того вопроса, который прежде всего занимал его и который он еще днем так уверенно заклеймил как грубейшую ошибку. Меня это очень рассердило, и, что весьма необычно, меня покинула моя обычная сдержанность, и я прямо сказал Боку о том, что хотел фюрер, надеясь, что последний теперь также выскажет ему свои претензии более ясно. Но этот момент прошел незамеченным, поскольку все стали подниматься на обед. Мне все-таки удалось найти возможность сказать начальнику штаба группы армий, генералу фон Зодернштейну, вполне открыто, почему фюрер прилетел сам лично и что было у него на уме.

После обеда, который прошел в той же любезной атмосфере, что и совещание, мы вылетели обратно в штаб-квартиру фюрера.

Итог всего этого был отрицательным: уже на следующий день, когда Гальдер выступал на совещании, Гитлер вновь начал ругаться на непокорных и некомпетентных руководителей группы армий: но виноват в этом был только сам фюрер, я сам был очевидцем того, как он ходил вокруг да около, вместо того чтобы ясно выразить то, что он хочет. Поэтому нам – Гальдеру, Йодлю и мне – вновь пришлось смириться с этим.

Я упомянул этот эпизод только потому, что я очень хорошо знал эту слабость Гитлера при «ведении переговоров» с далекими от него, но занимающими высокие посты генералами. У меня сложилось впечатление, что он был весьма смущен и потому был вынужден принимать не свойственную ему позицию скромной сдержанности, в результате чего эти генералы, которые довольно редко встречались с ним, совершенно не могли понять всей сложности ситуации. Они даже представить себе не могли, что их подозревали в неповиновении и неуважении к Гитлеру как к фюреру и Верховному главнокомандующему вооруженными силами. В этом отношении – не говоря уже о его врожденной подозрительности – Гитлер был весьма чувствителен и обидчив. Таким образом начали зарождаться предпосылки к увольнению фон Бока, и уже через несколько недель его заменил фельдмаршал барон фон Вейхс.

Для операции на Кавказе предназначалась заново сформированная группа армий «А», для которой уже был подготовлен оперативный штаб. Возник вопрос о подходящем главнокомандующем для этой группы; Гальдер и я – совершенно независимо друг от друга – предложили имя фельдмаршала Листа. Гитлер колебался и никак не мог решиться, в то же время и не объясняя, что он имел против него. Наконец, когда на принятие решения уже не оставалось времени, мы вместе с Гальдером поговорили с Гитлером об этом, и после длительных колебаний он дал свое согласие. Но при первой же операции, проведенной этой группой армий, когда она продвинулась за Ростов и готовилась развернуться в глубь Кавказского района, возникла новая волна необоснованных обвинений против Листа: тотчас же возникли заявления, что он помешал танковым соединениям СС прорваться к Ростову или начал слишком поздно и атаковал слишком осторожно и т. д., хотя каждый из нас знал, что он действовал согласно отдававшимся ему приказам.