Однако было бы не вполне правдой, если бы я недостаточно четко заявил здесь о том, что нам удалось предотвратить беду только благодаря постоянно демонстрируемой Гитлером силе воли, упорству и беспощадной жестокости. Если бы необъективный и эгоистичный план по выходу из кризиса, выдуманный усталыми и апатичными фронтовыми генералами группы армий «Центр», напуганными ужасным холодом, не был блокирован безжалостным и бескомпромиссным сопротивлением и железной волей фюрера, немецкую армию в 1941 г. неминуемо постигла бы судьба [французов] в 1812 г.

На этот счет я могу высказаться совершенно определенно, поскольку я сам был свидетелем тех ужасных недель. Все наши тяжелые орудия, все наши танки, весь наш транспорт был бы брошен на поле боя. Войска бы поняли, что они фактически беззащитны, и тогда они бы бросили свои винтовки и пулеметы и побежали от наступающего им на пятки беспощадного врага.

Под этим бременем, вызывающим у всех нас серьезную тревогу, мы встретили безрадостное Рождество в штаб-квартире фюрера. Я устроил короткую вечеринку в большой столовой охранного подразделения для унтер-офицеров и подразделений, прикрепленных к штаб-квартире фюрера, а также и для их офицеров, где я выступил с речью о нашей борьбе на Восточном фронте и о нашей любви к отчизне. На каждом лице лежала мрачная тень тревоги, благоговейно, но грустно мы начали петь «Священная ночь, безмолвная ночь».

В начале января 1942 г. на всем Восточном фронте удалось провести перегруппировку от наступательного порядка, характерного до начала декабря, к относительно упорядоченному оборонительному фронту. Но ни о какой зимней передышке не могло быть и речи. Русские были чрезвычайно активны, а в нескольких местах вдоль фронта, особенно там, где он был очень сильно ослаблен потерями в людях и технике и удерживался фактически только несколькими аванпостами, им удалось перейти в наступление. Теперь инициативу проявлял противник; мы были вынуждены вернуться к оборонительным диспозициям и расплатиться за это отнюдь не малыми потерями.

В феврале мне пришлось сопротивляться новой программе Шпеера, нового рейхсминистра по вооружению и снабжению (д-р Тодт погиб в авиакатастрофе в начале этого месяца на аэродроме штаб-квартиры фюрера), эта программа предписывала незамедлительный отзыв с фронта четверти миллиона солдат сухопутных войск, которые должны быть предоставлены для военного производства. Это стало началом борьбы за людские ресурсы, борьбы, которая так никогда и не кончилась. Во время первых зимних месяцев сухопутные войска потеряли более ста тысяч человек, а за декабрь – январь 1941-1942 гг. – еще вдвое больше.

Сокращение численного состава дивизий с девяти до семи батальонов было неизбежным, хотя основные посягательства были направлены только на нестроевые войска снабжения, «хвост» армии, который был радикально сокращен. Это первое наступление на меня в феврале 1942 г. обозначило для меня начало бесконечной и мучительной борьбы с гражданскими властями военной экономики за людские ресурсы, чтобы сохранить личный состав для обеспечения боеспособности вооруженных сил и прежде всего численности самой армии.

По сравнению с сухопутными войсками потребности в свежей живой силе флота и ВВС были минимальными, тогда как для войск СС она резко взлетала по кривой, это был ненасытный сифон, снимающий сливки немецкой молодежи. С помощью фюрера, действуя открытыми и тайными, легальными и нелегальными пропагандистскими методами, а также тактикой косвенного давления, войска СС переманили в свои ряды всю элиту немецкой молодежи, эту лучшую половину, из которой бы вышли замечательные полководцы и офицеры для армии.

Все мои протесты фюреру были бесполезны; он отказывался сделать хоть что-нибудь в ответ на мои аргументы. Даже упоминание этой темы вызывало у него вспышки раздражения: он знает о нашей неприязни и антипатии к его войскам СС, потому что они – элита, говорил он, элита, которая придерживается тех же политических взглядов, что и он сам, и его неизменным стремлением остается направить в войска СС столько лучших молодых людей со всей страны, сколько найдется для этого добровольцев – и никаких ограничений на их число быть не должно.

Мое возражение, что методы вербовки довольно часто бывают сомнительными и даже незаконными, например подкуп, не принесло ничего, кроме очередного бесконтрольного взрыва и требования доказать свое утверждение – чего я конечно же не мог предоставить, чтобы оградить моих информаторов, по большей части отцов и учителей старшей школы, от преследований государственной тайной полиции.

И нечего удивляться, что боеспособность армии, которая давно уже потеряла своих храбрых молодых офицеров и командиров, опускалась все ниже и ниже всякий раз, когда у нее отбирали наиболее ценное пополнение, если затыкать бреши в ее рядах приходилось в основном нарастающим числом бывших резервных рабочих с военных заводов, которые считали, что им уже давно удалось ускользнуть от войны и всех ее ужасов, и которые теперь вновь были отправлены на фронт, несомненно со смешанными чувствами. Вдобавок к этому армия получала дополнительные силы, необходимые для пополнения ее постоянно сокращающихся частей, путем так называемого «прочесывания» в самой Германии и среди бесчисленных формирований и частей того, что эвфемистически называлось «информационной зоной», концепция, которая вполне справедливо пользовалась сомнительной репутацией. Я не собираюсь тут тратить слова на обсуждение ценности таких пополнений; конечно, кое-какие достойные бойцы и возвращались обратно на фронт, особенно из военных госпиталей Германии, но большую их часть совершенно не радовало их положение. И нечего удивляться, что боевой дух войск и их готовность к самопожертвованию постоянно падали.

Как фронтовик Первой мировой войны, фюрер, без сомнения, заглушал в себе подобные мысли, но он всегда утешался верой в то, что и противник должен быть, по крайней мере, в таком же затруднении, если и не в худшем, чем мы.

Шпеер всегда умел добиться того, чтобы различные предприниматели военной экономики, включая и государственный сектор – государственные железные дороги, почтовое министерство и т. д., – имели право освобождать только тех людей, чьи заслуги были наименее важными, удерживая для себя самых ценных рабочих; таким образом они могли придерживаться количества – по крайней мере, приблизительно – требуемой квоты. Понятно, что рабочие, которых легче освобождали, также не были и хорошими солдатами, они конечно же уже не были молодыми и активными людьми с военной подготовкой.

В ту пору Заукель, генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы, должен был искать пополнение для брешей, возникших в военной экономике, по большей части неквалифицированными рабочими из Германии и оккупированных территорий. И не кто иной, как сам Заукель, не только разделял мое мнение по этой проблеме, но и откровенно сообщил мне, что в этом «деле» вооруженные силы всегда были обмануты и что военная индустрия не только сбрасывала нам никчемную рабочую силу, но на самом деле часто утаивала высококвалифицированных рабочих – охраняя и защищая их от воинского призыва – и все из-за своего неприкрытого эгоизма, намереваясь использовать их где-нибудь в другом месте. Заукель назвал число людей, незаконно уклонившихся от военной службы, минимум в полмиллиона, в основном те, кто мог бы стать превосходными солдатами.