– Хорошо, – кивнула я, – с Силантьевой, значит, вы совместно чай не пили. А теперь скажите, как хотели в ее дом попасть?

– Крышку люка сдвинуть, она такая же, как в гостинице, – пожал плечами Борисов. – Лаз выходит на кухню старухи, он прикрыт половичком.

– В отеле люк в подвале, а у Райки там, где она жрет, – уточнила Тоня.

– Дорогие мои, – вкрадчиво заговорила я, – если вы ни разу не бывали в гостях у Силантьевой, откуда знаете столько подробностей? Про кухню, про половичок…

Школьники переглянулись. А я тем временем продолжала:

– И как вы собирались открыть крышку? На что угодно готова спорить, что сверху задвинут чугунный засов, как в подвале отеля. Ну и последнее: откуда знаете про любовь Раисы Кузьминичны к печенью с романтичным названием «шпалы в шоколаде»? Она ни с кем не общается, живет обособленно.

Дети хранили упорное молчание. Я присела на корточки и взяла Тоню за руку.

– Вам ведь это все рассказала Светлана, девушка, которая снимает квартиру у пенсионерки? Больше просто некому.

Антонина встала и прижалась спиной к стене.

– Ну… да… – сказала она после длинной паузы.

– У бабки дома есть привидение! – вдруг заявил Борисов. – Светка его слышала, вот!

– А теперь признавайтесь, какое отношение к этой истории имеет продавщица, – приказала я.

Тоня опустила голову.

– Она хорошая, лучше тех, кто раньше у папки был. Веселая. Не вредная. Мы дружим.

Я молча слушала рассказ девочки, в котором поначалу не прослеживалось ничего необычного.

Федор давно лишился жены, но вступать в повторный брак не торопился, не хотел приводить в дом мачеху для Тони. Но и монахом мужчина не жил, случались у него любовницы. Антонина, в отличие от многих детей, ревностно относящихся к родителям и яростно протестующих, если одинокий отец или мать пытаются наладить личное счастье, была девочкой разумной. Если к папе заглядывала какая-нибудь женщина, Тоня никогда не устраивала истерик, наоборот, старалась общаться с гостьей. Вот только большинство из них спустя месяца три после начала отношений с Федей уже покрикивали на сироту, делали ей замечания, пытались показать, кто теперь будет в доме хозяйкой. Тоня не жаловалась отцу, она очень-очень любит его и хочет, чтобы он чувствовал себя счастливым. Но Федор не слепой и не глухой, а дочь стоит у него на первом месте. Поняв, что очередная пассия притесняет Тоню, Федор моментально давал бабе отставку. И так бывало всякий раз, пока в его жизни не появилась молоденькая продавщица.

Светлана никогда не делала попыток скрутить Антонину в бараний рог и фразу типа: «Слушайся меня, я плохого не посоветую» не произносила. Постепенно девочка со Светой прямо-таки подружилась. А еще они обе любят Федора и искренне переживают по поводу ситуации с водой в отеле. Когда Оскар, пообещав уволить своего верного работника, довел его до нервного срыва, Светлана решительно сказала Тоне:

– Надо что-то делать. Ненавижу Силантьеву, жуткая гадина!

Старуха сдает продавщице сараюшку, а в свой дом не пускает. Сколько раз девушка просила ее: «Раиса Кузьминична, можно в ваш холодильник масло положить?» А бабка в ответ: «Не моя печаль, купи себе собственный». К водопроводу на кухне жиличке тоже дороги нет, а уж чтобы помыться, о том и говорить не стоит. Светлана вынуждена ходить в местную баню и таскать ведра с водой из колодца. А ведь остальные хозяева ведут себя по-человечески с теми, кто снимает дворовые постройки. Почему Света, несмотря на плохие условия, продолжает жить у Силантьевой? Ответ прост: деньги. Раиса Кузьминична вредная, но, вот странность, не жадная – не повышает арендную плату.

В принципе отношения между хозяйкой и жиличкой более или менее нормальные, они друг к другу не лезут. Бабка иногда дает Свете небольшую сумму и просит принести из магазина продукты. Продавщица, хоть и испытывает неприязнь к вредине, принимает во внимание пожилой возраст Силантьевой и идет ей навстречу. Вот только в аптеку из-за строгости провизора Нины Борисовой старухе приходится ходить самой.

В конце февраля Светлана увидела из окошка своей халабуды, как хозяйка, повесив ключ от избы под крыльцо, ушла со двора – явно за своими таблетками. Валил мокрый снег, а у девушки закончилась вода, и меньше всего Свете хотелось переться на другой конец улицы к колодцу. Тут ей и пришла в голову простая мысль. Аптека в Беркутове одна, находится в противоположной части города, старуха из экономии пошлепает пешком. Пока она прошкандыбает туда-назад, пока полается с провизором, требуя снизить цену на лекарство, пройдет часа два, не меньше. Вполне можно успеть набрать в доме бабки воды и помыться в душе. Конечно, некрасиво без спроса впираться на чужую жилплощадь, но… на войне, как на войне!

Светлана без труда открыла входную дверь. До той поры она была в избе один раз – когда договаривалась о съеме сараюшки, но помнила, что нечто, напоминающее санузел, находится в крохотной каморке, войти туда можно через кухню.

Света пересекла терраску, где на веревках сушилось нижнее белье хозяйки, дошла до кухни и двинулась к маленькой двери в стене. Но по дороге больно ушибла обо что-то торчащее из пола ногу. Девушка нагнулась, подняла домотканый половичок и увидела люк, закрытый на здоровенный чугунный засов. Решив, что это вход в подпол, Светлана набрала воды, пошла назад и вдруг услышала стон.

Продавщица остановилась. Звук повторился. Он походил на тихий вой, затем перешел в шуршание, и опять понеслось еле слышное «у-у-у!».

Слов, чтобы описать ужас Светы, нет. Она, едва не уронив ведро, выбежала на улицу, трясущимися руками заперла дверь, повесила ключ на место и в тот же день описала свое приключение дочке Федора.

Антонина сразу сообразила: в доме зловредной старухи обитает привидение. Девочка, живущая в Беркутове всю жизнь и знающая местные легенды назубок, быстро поведала своей взрослой подруге, что раньше, в эпоху динозавров, на том месте, где сейчас стоит изба Раисы Кузьминичны, был большой дом, который немцы, оккупировавшие Беркутов, превратили в комендатуру. Фашисты провели в подмосковном местечке совсем немного времени, но черных дел успели натворить. Кое-кого из жителей они пытали и убили в комендатуре, а их тела сбросили в колодец у «замка людоеда». Советская армия прогнала захватчиков, здание бывшей комендатуры сгорело, и с той поры место, где оно стояло, пользовалось дурной славой, там никто не желал ставить избу. Несуеверным оказался лишь Кузьма Силантьев. Он построил на участке пятистенок и поселился там со всей огромной семьей, от которой сейчас осталась одна сбрендившая Раиса. А уж потом рядом возвели НИИ растениеводства и другие дома.

– Значит, люк у Силантьевой заперт… – протянула я, выслушав рассказ Тони. – Теперь мне понятно, почему вы решили прихватить с собой «шпалы в шоколаде» – про любовь старушки к печенью хорошо известно именно Свете. Так?

– Ага, – кивнул Женя.

– Но люк! – воскликнула я. – Вы собирались устроить спектакль, значит, знали, что сможете открыть крышку. Каким образом? В избе сегодня находится Светлана? Она отодвинет запор?