— Ксюш, с тобой все хорошо? — и Тихомиров это заметил…

Когда они вдруг вдвоем оказались на кухне офиса. Только они… И жужжащая кофемашина, готовившая Бродяге его любимый эспрессо.

Ксюша стояла у вазы с конфетами, улыбалась рассеяно, все никак не могла выбрать, какую взять к ромашковому чаю, Иван эту улыбку заметил, застыл сначала, потом почему-то испытал тревогу…

Нельзя сказать, что ему нравилось, когда Ксюша выглядит чернее тучи, когда напрягается, стоит ему на горизонте показаться, но… В тех реакциях он видел логику, как бы печально это ни звучало, а у вот такой загадочной расслабленности — нет…

— А? — она даже вопрос не услышала. Да и его, кажется, не заметила бы, не окликни муж ее.

— Спрашиваю, с тобой все хорошо? Ты бледная какая-то…

И она действительно была чуть бледной, зато глаза… Горели так… Ваня уже сто лет этого взгляда не видел. Только в самом начале отношений, когда они ходили до одури друг в друга влюбленные. И только, когда находили друг друга глазами…

— Все хорошо, спасибо…

Не огрызнулась, не проигнорировала, улыбнулась еще раз, потом покраснела отчего-то, определилась с конфетой, чашку схватила, вышла…

Оставив мужа в полном замешательстве. И себя тоже.

Потому что в голове-то разом воображаемая сцена, в которой она его прямо там — на кухне — огорошивает. Незамысловато пусть, но разом в самое сердце…

Вот только рано еще. Прежде нужно было получить результаты анализа, а уж потом…

* * *

— Алло, дочь, как дела? — у Нины всегда имелась невероятной силы интуиция. Особенно, когда дело касалось Ксюши.

Вот и сегодня, пусть никаких особых поводов звонить дочери не было, она набрала. Вопрос задала аккуратным тоном, чувствовалось, что почву прощупывает. Ощущает, что что-то произошло или должно произойти, и опасается…

— Привет. Дела… Все хорошо, мам. А у вас с папой как? — колебалась Ксюша не больше секунды. Промелькнула шальная мысль признаться во всем матери, но ее довольно быстро удалось отбросить. Реакция у Нины будет ожидаемо острой. И сейчас Ксюше она была абсолютно не нужна.

— Тоже хорошо… Только скучаем. Ты давно не заезжала…

Ксюша улыбнулась почти незаметно, глянула на родительский портрет на столе… Даже заезжай она дважды в день, Нина все равно начинала бы разговор с этих слов.

— Может, на выходных?

— Может… Ксюш… — Нина не выдержала почти сразу. Голос из настороженного стал полноценно тревожным. Самой Ксюше же отчего-то улыбнуться захотелось. Это стало будто еще одним подтверждением того, что в ее жизни грядут перемены. Мама ведь что-то чувствует… Отчего-то тревожится… — У тебя точно все хорошо? Мне просто такой сон снился…

— Какой сон, мам?

— Будто у тебя в руках яйцо… И лопается скорлупа, а там птенец…

— Разве это плохой сон, ма? К добру скорей всего… — и пусть своим ласковым тоном Ксюша только усиливала тревогу матери, улыбка сама расцвела на губах.

— Все равно будь осторожной, Ксюш. Ты же знаешь, мы с папой всегда за тебя переживаем.

— Я очень осторожна, — «а теперь буду еще осторожней». Вторая часть предложения осталась не произнесенной.

— А что там твой муж? Не пытается вернуть?

— Мам… Мы же вроде бы договаривались. Тему Ивана мы не трогаем.

Нина фыркнула. Тему Ивана не трогать ей было сложно… Хотелось трогать. Постоянно трогать, чтобы раз за разом втаптывать зятя в грязь. Теперь это можно было делать официально. Испытывая особое удовольствие от того, что оказалась на его счет права… И совсем скоро он пропадет из жизни семейства Веремеевых.

— Я просто не хочу, чтобы он доставлял тебе еще больше неприятностей… Пока ведь так и не разобрались, кто совершал на него покушения? Очень боюсь, что это до сих пор может коснуться тебя…

Ксюша тоже боялась. Вот только немного другого — что это по-прежнему… в любую секунду… может снова коснуться его.

— Мы не общаемся, мам. И не бываем вместе. Я вне опасности…

Нине же она сказала то, что мать хотела услышать. Пусть хотя бы сегодня ей будет спокойно, ведь скоро…

Иван Тихомиров снова займет определенное место в жизни всех Веремеевых. Может быть теперь не ненавистного мужа любимой дочки, но презираемого отца внука точно…

— Хорошо, дочь… Держись от него подальше… Скоро все это закончится… И мы тебя любим!

— И я вас…

Ксюша скинула, положила телефон на стол, задержалась взглядом на постепенно тухнущем экране.

А ведь они действительно любят. Сильной, подчас удушливой любовью. Вероятно, свойственной всем родителям, но…

Теперь она видела столько ошибок, которые допустили мать с отцом. Видела эгоизм этой любви. Видела, к чему может привести недоверие к детям…

И для своего ребенка… Со своим… Хотела бы постараться избежать этих ошибок. А начинать избегать предстояло очень скоро…

Телефон снова ожил. На экране — контакт врача.

И пусть на сей раз Ксюша не сомневалась ни секунды, все равно с дрожью опять взяла аппарат в руки, прокашлялась…

— Алло, Ксения Игоревна…

— Да, слушаю вас…

— У меня есть результаты анализа на ХГЧ… На сей раз я с радостью могу вас поздравить, но очень прошу не спешить. Впереди у нас очень ответственный путь.

— С-спасибо, — самый долгожданный в жизни Принцессы и Бродяги ответственный путь…



Настоящее…

Бродяга в третий раз перечитывал одну и ту же строку, пытаясь вникнуть в смысл текста.

На часах было около десяти, сегодня он приехал в офис в восемь — не спалось, легче было переключиться на работу, чем мучиться мыслями о реальном и вероятном трэше, который происходит вокруг.

Надеялся, что загоняет себя в офисе так, что вечером попадет в квартиру… Пустую… Ненавистную… Холодную… И моментально вырубится. А утром снова проснется и насладится первой минутой после пробуждения, пока все дерьмо разом вновь не выльется на голову осознанием — Ксюша по-прежнему не собирается с ним говорить, Данилов по-прежнему ничем не радует, он сам по-прежнему себя ненавидит.

Ваня скользил взглядом по строкам на экране, то и дело сбиваясь на посторонние мысли.

О том, что бледная сегодня. О том, что с подругой этой своей наверняка продолжает «корешиться». О том, что до нового заседания с каждым днем все меньше времени… А явных сдвигов нет.

Она холодная и отстраненная. А теперь у нее еще и глаза горят… И почему-то одновременно это так трогает… И так пугает.

От одной только мысли, что из-за кого-то еще у нее может так взгляд загораться, становится страшно. По-настоящему. Это ведь смерть для Бродяги. Не то, что дышать перестанет и чувствовать собственное сердцебиение, а то, что она его разлюбит. Встретит кого-то… Не Кира, который мог только надеяться. А кого-то незнакомого… Кого-то лучшего… Кого-то, из которого сколько дух ни вытряхивай, он выйдет победителем, потому что трофей — ее любовь — кулаками не заслужишь…