Новая очередь не заставила себя ждать, только теперь стрелок вынужден был распылять внимание. Как видно, он хотел срезать сразу двоих, но не успел, промахнулся, а теперь было уже поздно – выскочившие кузнечиками беглецы рванули в разные стороны, проворно скрываясь за разрушенными домами.

Проникнув в здание через правое крыло, Ратибор рыбкой нырнул в оконце. На лету перевернулся, пружинящее приземлился на ноги и, выхватив из ножен меч, встал, полностью готовый к отпору… Однако никаких врагов перед юношей не было, а, если и были, то где-то прятались, скрывались, и, быть может, пристально следили, выбирая наилучший момент напасть. Небольшая комнатенка, набитая каким-то хламом – обломками стульев, столешницами, рассыпавшимися от старости шкафами, – выглядела страшно пыльной, так что молодой воин едва не чихнул. Вряд ли здесь кто-то прятался, вряд ли!

Сейчас нужно было осмотреться в помещении, отыскать где-то в левом крыле друга Нага, и думать – что делать дальше. Тот стрелок на старой опоре разрушенного моста явно не был один.

Сжимая в руке верный клинок, Рат выглянул из комнаты. Узкий, с выбитыми стеклами высоких окон, коридор вовсе не показался ему подозрительным, поскольку был пуст, как тупая башка дикаря. Сделав пару шагов и свернув за угол, молодой человек пригнулся, стараясь, чтоб его не увидели через окна, и быстрыми перебежками добрался до широкой двухстворчатой двери, одна из створок которой, жалобно поскрипывая, держалась лишь на честном слове. За дверью обнаружился зал, по всей видимости, когда-то использовавшийся для собраний: расставленные вдоль стен кресла, трибуна с непонятным гербом, выцветшие от старости портреты на стенах. Сразу за трибуной чернел дверной проем. Внимательно оглядывавший зал Ратибор вдруг заметил там какое-то движение и негромко позвал:

– Наг! Это ты, бродяга?

– Я, – тут же послышался отклик.

– Так выходи же, что там застрял? Или…

Юноша не успел произнести фразу до конца. Из проема вдруг вынырнули четверо странно одетых существ, завопили, вращая над головою дубинами и кусками заточенной арматуры, и все разом бросились на Рата.

Швырнув в нападавших котомку, воин с ходу снес голову первому, ранил в левую руку второго, третьему же попытался отрубить кисть с толстыми и костистыми пальцами. Однако хмырь оказался весьма увертливым – отпрыгнул, метнул в Ратибора дубину и, прокатившись по полу, прыжком вскочил на ноги, вновь готовый к атаке. Тем временем четвертый, чернокожий, с безобразно приплюснутой лысой башкой, почти без замаха швырнул в юношу сразу пять ножей подряд. Один Рат отбил, поспешно сбросив куртку, от остальных уклонился, для чего пришлось здорово попотеть. И все же одно из лезвий располосовало плечо до крови, и разозленный воин, сжимая в правой руке меч, а в левой – тесак, с яростным криком бросился в атаку…

Сообразив, что дела плохи, нападавшие быстро ретировались. Кто-то выпрыгнул в окно, со звоном высадив остатки стекол, кто-то скрылся в проеме. Лишь один – со снесенной башкой – остался лежать в луже темно-бордовой крови. Отрубленная голова его, сморщенная, словно старая луковица, валялась рядом, под креслом. Странная: длинные, с две ладони, мочки ушей, толстый, картошкой, нос, непропорционально большие губы. Редкостный уродец. И, видать, тут таких – целая шайка, расслабляться некогда!

С двумя клинками в руках, Ратибор бросился к проходу… да вдруг резко остановился – забрать заплечный мешок с трофеями, куртку… Повернулся…

Вышибив створки дверей на него ринулись двое. Те четверо, один из которых валялся сейчас с отрубленною башкою, по сравнению с этими казались красавцами! Первый из нападавших, с красной, казалось, совсем без кожи, мордой, посреди которой сверкали круглые белки пылающих ненавистью и злобой глаз, был вооружен алебардой на длинном древке. Второй – высокий, с худым, вытянутым книзу лицом и высоким лбом, с двумя кровототочащими язвами – сжимал узловатыми пальцами двуручный, длиной метра полтора, меч с крестовидной гардой. Прямые, сужающиеся к концам и направленные к концу клинка дужки крестовины, украшенные на концах изображением какого-то цветка, по сути, представляли собой стальной прут, весьма удобный для захвата чужого лезвия. Что нападающий тотчас же и проделал: пропустил скользнувший по лезвию клинок Ратибора и резко повернул меч…

Едва успев вытащить лезвие, юноша отпрыгнул назад, и снова нанес удар, отбитый врагом весьма изящно – не лезвие в лезвие, а чуть повернутой плоскостью клинка. Так было надежней, уж точно – не сломается…

Оп! Рат присел, пропуская просвистевший над головой меч – такие именовались клейморами, о чем как-то говорил воевода Твердислав… Двуручный меч, при всех его достоинствах, имел и недостатки – большой вес, сильную инерцию и тяжесть. Обычно вооруженные подобными клинками воины решали все свои проблемы одним сокрушительным ударом… Как только что попытался сделать враг.

Рат увернулся, в свою очередь совершив выпад. И явно достал бы урода… Если б не второй, с алебардой. Разящий топор на длинном древке неожиданно прилетел сбоку, из-за спины мечника, ударил с такой силой, что славный пятницкий клинок вылетел из руки юноши, упав на пол с жалобным звоном.

Поднырнув под длинное древко, Ратибор тут же перекинул тесак из левой руки в правую, сразу же нанес удар, поразив алебардщика в бедро… Завыв, враг отскочил назад… И снова разящее лезвие клеймора со свистом пронеслось над головой беглеца… угодив острием в пол.

Тем временем, быстро придя в себя, рванулся вперед раненый краснорожий алебардщик… Рат швырнул в него тесаком, ту же подхватив валявшийся на полу меч, ударил врага, размахивающегося клеймором… На этот раз попал в правый бок, увидев, как белые глаза врага налились жуткой усталостью и болью.

Ага! Вот вам!

Теперь добить! Обоих!

За окном прозвучала пулеметная очередь. Или то был «калашников», юноша не смог бы сказать наверняка, не слишком-то в древних огнестрелах разбирался, да и не до того сейчас, честно-то говоря, было.

Вспенив старую штукатурку, пули рикошетили от стен во все стороны, и молодой воин, пригнувшись, со всех ног бросился к дверному проему, зияющему холодной подвальной чернотой.

Узкий коридор, узкая, со сбитыми ступеньками, лестница, запах сырости и тлена. И – полутьма, свет в подземелье попадал сверху, едва-едва проникая сквозь узенькие оконца под самым потолком. Кругом, как в коридорах и в зале, валялся всякий ненужный хлам – какие-то ржавые поддоны, обломки досок, бочки. Рат затаился, переводя дыхание, и какое-то время напряженно ожидал появления тех, кого еще не убил. Однако по коридору никто не бежал, не топал…

Ну так ведь конечно же! Стреляли-то вовсе не в них, а в Ратибора! Так зачем же им куда-то бежать, тем более – раненым? Ведь куда легче запереть неведомого воина здесь, в подвале, перекрыв все выходы, а потом просто взять измором или выгнать прямо на пулемет.

В подвале стояла мертвая тишина, прерываемая лишь каким-то бульканьем – где-то что-то капало или лилось. Дождевая вода, что же еще-то? Если так, то, может быть, удастся расширить протоку так, чтоб можно было пролезть. Оглянувшись, Рат пошел на звук, аккуратно обходя завалы из досок и бочек. Впереди посветлело – вода лилась тоненькой струйкой прямо из оконца, выходившего во двор на уровне каких-то не по-осеннему зеленых кустиков… или лопухов, что ли. Вполне можно было пролезть, лишь аккуратно выломать пару кирпичей – всего-то и дел. Ускользнуть незамеченным, выбраться, да поискать, наконец, шама – интересно, жив ли он? Или лежит с простреленной башкой, мертвый либо раненый, либо вообще угодил в плен к неизвестным.