— Вот трепло, — заметил он, едва старичок, ласково оглянувшись на Лину, исчез в полумраке кинематографического святилища. — Была бы ты дочерью какой-нибудь шишки… Пойдем промочим горло!

— Я не пью, — улыбнулась Лина, глядя на этого оптимиста из провинции.

Но они все-таки на часок осели в скверике. И пока товарищ по несчастью (его звали Слава Брук) накачивался жидким и желтым, как собачья моча, пивом, Лина, вполуха слушая его речи, разглядывала диковинный высотный дом, увязший в сероватой дымке смога. В конце концов молодой человек из Самары надоел ей настолько, что, расплатившись с сонной буфетчицей, она довела его до метро, в недрах которого Слава Брук и сгинул навеки.

И вот спустя три года Лина входила в этот дом с человеком по имени Марк. Это был не первый мужчина, вслед за которым она поднималась в незнакомую комнату, или ехала на дачу, или оставалась на ночь в гостинице. Но их было не так много, чтобы ощущать какую-либо зависимость от них — право свободного выбора всегда принадлежало ей. Бог знает, что ею двигало, но все эти встречи оставили Лину неутоленной и никаких дополнительных чувств в ней не вызвали.

Было — и забыла.

Манечка смотрела на свою юную дочь в панике, но произнести позорное слово не смела; обе они старались не касаться интимной стороны жизни Лины, и Мария Владимировна махнула на все рукой, раз и навсегда определив положение дел как «характер».

Лине переживания Манечки казались смешными, нелепыми и старомодными, а туманные рассуждения матери о том, что «где-то в мире существует один-единственный человек, который тебя когда-нибудь полюбит, а ты, Линочка, при известном образе жизни, можешь пропустить свое счастье…», заставляли дочь раздражаться гораздо больше, чем если бы ей прямо заявили, что она встала на путь порока.

«Оставь меня в покое! — твердо говорила она Манечке. — Где же он до сих пор, этот твой рыцарь, почему какой-нибудь там змей не шепнет ему на ухо: смотри, какая девушка, и — совсем одна?..» «Вот-вот, — восклицала мать, — ко всему прочему ты еще и неважно образованна! Змей искушал женщину, а не мужчину». «Не все ли равно? — отвечала младшая из собеседниц. — И поставим на этом точку: видно, такая судьба…»

Впрочем, душеспасительные беседы Манечки ока-190зали-таки воздействие — раз и навсегда определив свою женскую судьбу, Лина эту тему для себя закрыла. Ответив согласием на предложение Марка, она не совершила над собой никакого насилия. Просто это не затрагивало ее чувств.

Марк был из тех мужчин, которых она старалась избегать: самоуверенный и способный посягнуть на ее свободу, которой в свои двадцать она дорожила больше всего. Однако сейчас фиктивная невеста, уже приняв правила игры, споткнулась буквально на первом ходу — настолько жилище Марка оказалось далеким от ее представления об этом человеке.

И она в подробностях вспомнила тот вечер…

Еще несколько раз, вплоть до зимних праздников, Лина приезжала к Марку, уступая его настойчивости, и каждый раз, переступая порог спальни, замирала. Но лишь на секунду. Марк вел себя по-прежнему бережно и молчаливо, и выяснять, интересуют ли его ее интимные переживания, казалось неуместным. Она с трудом, но привыкала к создавшемуся Положению и к нему самому — далеко не худшему из вариантов ее собственной сексуальной жизни. Он купил ее, и она осталась свободна.

Все стало гораздо проще, когда Лина сообщила Марку, что ждет ребенка.

Они решили, что распишутся вскоре после Нового года. За это время она побывает у своего участкового гинеколога, чтобы все знать наверняка. Праздники Лина встречать с Марком отказалась наотрез, и он не видел ее, пока в середине января Лина сама не позвонила и не назначила время; в тот вечер он не стал настаивать, чтобы она осталась у него, и отвез домой; Лина же, вопреки обыкновению, не хотела возвращаться, поссорившись с матерью. В машине она сказала, что Манечка буквально обезумела от известия о ее беременности.

— Тем более следует вернуть тебя в отчий дом, — улыбнулся Марк. — И успокоить Марию Владимировну…

Марк уже дважды появлялся в доме Лины, так что с Манечкой сталкивался не впервые. Тридцать первого декабря в десять тридцать вечера он позвонил в дверь их квартиры в темном подъезде пятиэтажки, до краев наполненном будним запахом московских трущоб. Его встретила Лина в ситцевом халатике и в далеко не праздничном настроении — из кухни плыл чад подгоревшего мяса — и взяла из его рук розы. Манечка в комнате, куда его провели, стоя на табуретке, пыталась насадить на осыпавшуюся еловую верхушку довольно безобразную стеклянную звезду.

Она оглянулась на вошедших и, покачнувшись, опустилась на пол, продолжая держать в руках украшение.

— Давайте я, — сказал Марк, сбрасывая дубленку.

— Не нужно, — воскликнула Лина, — я жалею, что давно не выбросила это страшилище на помойку! Не звезда, а медуза какая-то.

— Тебе бы все выбросить, — пробормотала Манечка, откладывая звезду и продвигаясь навстречу гостю. — Здравствуйте, Марк Борисович! Присаживайтесь.

— Я на секунду, — улыбнулся Марк, — поздравить вас и Лину с Новым годом.

— Может, вы с нами… — неуверенно начала Мария Владимировна. — Полиночка!..

Лина окинула мать насмешливым взглядом, сконфузив ее окончательно.

— Благодарю, — сказал Марк, — но обычно я встречаю этот праздник в мужской компании. Здесь, — он повернулся к небольшому кожаному кейсу, оставшемуся у двери, и щелкнул замками, открывая, — маленький подарок. В знак глубокого уважения.

Марк вернулся к уже накрытому столу, где стояли пара приборов, бутылка шампанского, два бокала и несколько блюд с холодцом, салатами, копченой колбасой и сыром, и выложил три плоские и пестрые железные коробки с морскими деликатесами, банку ананасов и коробку шоколадных конфет.

— Лина! — позвал он.

Девушка подошла, взглянула на стол и, насмешливо покачав головой, слегка раздраженно заметила:

— Трудно представить тебя в роли Санта-Клауса.

— Полина! — воскликнула ее мать. — Ты ведешь себя неприлично…

Марк быстро обернулся к Манечке и, как бы не замечая движения Лины остановить его, протянул женщине небольшой плоский пакет, аккуратно обернутый в тонкую голубую бумагу. Манечка вспыхнула, однако, колеблясь, взяла сверток, когда же гость произнес: «Пожалуйста, Мария Владимировна!..», улыбнулась и сказала:

— Спасибо!

Он почувствовал спиной ярость Лины и подумал, что впервые выступает в довольно смешной роли укротителя симпатичных, но диковатых девушек.

— Лина, — оборачиваясь, проговорил он как можно мягче, — не огорчай нас сегодня. Раз уж ты отказалась встречать со мной Новый год, так позволь мне хотя бы доставить себе это маленькое удовольствие.

Он попридержал ее локоть и, ловко открыв небольшой замшевый черный футляр, извлек оттуда тяжеловатый, черного серебра браслет ручной работы, застегнул его на тонком запястье Лины. Такое же кольцо с нефритом Марк оставил в футляре.