Он оставил в спальне всего одну большую цветную гравюру, виртуозно исполненную старым французским мастером с картины Буше «Поклонение Венере», а остальные перенес в первую комнату.

Там Марк не тронул ничего, лишь переставил мебель. В результате гостиная стала свободнее, светлее, вдобавок же вместила еще и вынесенные из спальни книги. И здесь также были цветы.

Лина ушла в спальню — распаковать чемодан и переодеться. Когда они возвратилась и села в кресло, за столик, на котором стояла наполовину пустая чашка кофе, Марк, приподняв рюмку с коньяком, произнес:

— Твое здоровье! Новобрачная кивнула.

— Лина, — сказал он, отставляя рюмку, — мне бы хотелось обсудить с тобой некоторые детали нашего совместного существования. — И, помолчав, продолжил:

— Пока не родится ребенок, я хотел бы, чтобы ты чувствовала себя хозяйкой в этом доме. Я, к сожалению, не смогу заниматься провизией и прочими хозяйственными проблемами. Обычно я ем вне дома. Но изредка, в прошлом, мне доставляло удовольствие потоптаться у плиты. Думаю, что мои привычки не изменятся. Но ты не должна себе ни в чем отказывать, лишь ставь меня в известность, нужны ли тебе деньги. Это первое. Второе. Я хотел бы купить тебе кое-какую одежду…

— Мне ничего не нужно, — сказала Лина.

— Нет, — покачал головой Марк. — Тебе понадобится одежда, рассчитанная на твое нынешнее положение. Вдобавок, хоть и редко, тебе обязательно придется бывать со мной там, где без жены мое появление покажется странным. Для этого ты должна соответственно выглядеть. Те наряды, которые у тебя есть…

— Участие в твоей светской жизни не входило в условия.

— Лина, ты не права, — мягко отверг Марк. — Не буду тебе сейчас ничего объяснять, но это касается моего бизнеса.

— Марк, я не умею притворяться, — сказала Лина, не совсем понимая, о чем, собственно, идет речь, — наш фиктивный союз меня устраивал прежде всего тем, что мне больше не нужно бывать там, где мне все осточертело. Что не будет этих приемов, ресторанов, вечеринок в узком кругу…

— Ты не вполне меня поняла, — перебил ее Марк, — немного позднее, когда ты физически не сможешь быть рядом со мной, когда тебе будет мешать живот, дурное настроение, страхи, слезы…

— Откуда ты знаешь?

— Я шучу. Но если серьезно: месяца три еще постарайся выглядеть как бы моей настоящей супругой. Лина промолчала.

— Где-то в середине недели сходим в хороший салон, приведешь в порядок лицо, руки… Я заметил: у тебя начала немного шелушиться кожа. И врач — мы побываем у врача. Я не предлагаю ничего такого, что могло бы как-то ущемить тебя.

— Делай как знаешь, — произнесла Лина. — Только медового месяца не получится.

— Да, — улыбнулся Марк, — в условия, как ты выразилась, это не входило.

Но смотреть-то на тебя можно?

— Смотри, куда я денусь…

— А поцеловать иногда тоже можно?

— Слушай, Марк, — вспыхнула Лина, — у меня складывается впечатление, что ты просто забавляешься мной. От скуки. В этой твоей забаве я участия принимать не намерена. Я буду делать так, как ты скажешь, чтобы помочь тебе в чем-то. Такова моя добрая воля. Однако я не хочу, чтобы между нами возник даже намек на двусмысленные отношения, которые, как правило, оборачиваются пошлой любовной игрой. Ты понял?

— Вполне, — произнес Марк.

— Поэтому я скажу тебе прямо: спать вместе мы больше не будем. Не улыбайся, пожалуйста, ты страшно самоуверен… Тебя это огорчает?

— Разумеется.

— Марк! Погоди, дай мне договорить, не нужно целовать руку… Пора прекратить этот спектакль. Стыдно вспомнить, как ты вел себя у Манечки, демонстрирую любовь и преданность… Ты, наверное, и Митю уговорил через каждые пять минут вопить «горько!».

— А разве тебе в самом деле было неприятно?

— Мне все равно, что там тебе показалось, — сказала Лина, глядя, как он, гибко вытянувшись, встал и начал кружить по комнате.

Затем присел перед ней на корточки, и руки его коснулись ее колен. Она вздрогнула, как от ожога, и, понимая, что необходимо все-таки завершить этот никчемный разговор, произнесла:

— Понимаешь, я не могу утверждать, что ты мне физически так уж неприятен. Это было бы не правдой. Мне вообще сейчас не хочется близости с мужчиной. Меня бы устроило такое положение вещей, когда бы ты относился ко мне… Не как к женщине. Это трудно?

— В чем проблема, Лина? — сказал Марк, поглаживая ее руку. — Вот уж меньше всего на твоем месте я терзался бы этими милыми глупостями… Поживем — увидим. Главное, чтобы ты была спокойна и ребенок там, внутри тебя, чувствовал себя лучше всех. Иди спать, я сейчас уеду, а завтра тебе позвоню.

— Тебе так необходимо ехать? — помолчав, спросила Лина.

— Необходимо. И вот еще, о чем я забыл тебя попросить. Без надобности входную дверь никому не открывай и на телефонные звонки, касающиеся меня, ничего не отвечай. И хотя за нашим подъездом присматривают, потому что на пятом обитает высокий милицейский чин, мало ли что… Между прочим, именно у этого генерала мы вскоре побываем в гостях.

— Ты с ним знаком?

— Да. Ты запомнила все, что я сказал?

— Конечно… Ты все-таки уходишь?

— Да, — сказал Марк, — тем более что мне не хочется принуждать тебя провести со мной ночь. Здесь тебе будет и одной неплохо. Привыкай.

Звука двери, захлопнувшейся за ним, Лина уже не слышала. Она настолько устала, что погрузилась в сон почти мгновенно, и наутро, без Марка, почувствовала себя так, будто давным-давно живет в этом доме…

По прошествии недели в ним в гости начал наведываться Дмитрий Константинович, что давало Лине возможность как бы отрепетировать новую для нее роль хозяйки гостеприимного дома. Впрочем, адвокат на ее старания совершенно не обращал внимания. Приходил он, собственно, к Марку, и оба скоро забывали о ее присутствии, уткнув носы в нарды, а Лина, потоптавшись, уходила в спальню, прихватив книжку.

— Как ты себя чувствуешь? — в одиннадцать заглядывал к ней Марк.

— Нормально.

Через час он сообщал, что Митя остается ночевать.

— Где же он будет спать?

— Я достану раскладушку.

— Хорошо, — отвечала Лина, не уточняя, каким образом грузный Митя устроится на этой хлипкой конструкции. — Долго не сидите. Мне завтра рано к врачу.

— Угу…

— Мне не хотелось бы тревожить Дмитрия Константиновича.

— Опять полдня проторчишь в очереди?

— Ты же сам велел мне встать на учет в районной поликлинике.

— А когда Германов велел нам быть у него опять?

— В начале апреля.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — говорила Лина, и Марк исчезал.