– В эру доткомов шла грязная игра, пусть об этом и не писали в прессе, – продолжала она. – Венчурные капиталисты пытались подставить ножку своим конкурентам в прессе, в глазах главных инвестиционных банков[49]вроде «Голдман Сач» или «Морган Стенли». Не в начале бума, тогда вроде бы всем хватало денег. А вот когда темпы прироста инвестиций замедлились, каждый из нас стремился не упустить возможности побыстрее выйти на биржу. Все играли грубо. Мы – грубее других.

Гленн Киндл нанимал шпиона!

Операция прошла успешно, и даже слишком, сказала Энни. Пресса искала примеры завышения компаниями своих доходов, стремясь доказать, что доткомы – мыльные пузыри. Боролась с завышением доходов и СЕК. В результате акции конкурента так и не появились на бирже, а в июне 2001 года произошел обвал рынка. СЕК начала более тщательно контролировать все компании, особенно в сфере высоких технологий, где работала и «Вестидж».

– Так что мы вызвали огонь на себя, – кисло улыбнулась Энни.

Я встал, подошел к окну. Раздвинул шторы. На автомобильной стоянке увидел свой «форд», синий микроавтобус «фольксваген» и большой американский автомобиль. Хохотнул.

– Кому-то не повезло.

– Кому? Как?

Я молчал, выигрывая время, не отрывая глаз от окна.

– Что там такое, Нат?

– Какой-то бедолага не может попасть в свой «олдсмобил». Или собирается его украсть.

Энни сощурилась, направляясь к окну. Я перехватил ее, обнял, крепко прижал к себе. Она попыталась вырваться, потом приникла ко мне. «Ох, Нат!» – Оттолкнулась, подошла к окну. Смотреть было не на что. Я сказал, что этот парень что-то взял с заднего сиденья и отбыл. Энни схватила ключи и бумажник.

– Сейчас вернусь.

Я расстегнул молнию сумки. Блузки, косметичка, ничего особо интересного. Но в боковом кармане обнаружился листок. Квитанция на аренду яхты. «Обезьяна». Пришвартована у причала 47 в Колвилл-Бэй, озеро Мид. Успел закрыть сумку перед самым возвращением Энни.

– Как он выглядел? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Ты мне чего-то недоговариваешь, Энни. Все, что ты рассказала, так на тебя не похоже. Мне представляется, что ты кого-то прикрываешь… может, своего отца. Я не понимаю, почему ты это делаешь. Тебе нужно с этим покончить. И в данный момент я говорю даже не о нас. Я говорю о тебе.

– Сейчас мне действительно нужен союзник, Натаниэль. Больше, чем когда бы то ни было. Я хочу, чтобы ты оставался сильным и еще какое-то время доверял мне.

– Ты просишь доверять тебе, но рассказанное тобой только вызывает новые вопросы.

Она глубоко вздохнула.

– Как я и говорила, ставки вышли из-под контроля.

– Так расскажи, – взмолился я.

Она сказала, что перед тем, как биржевые котировки резко пошли вниз, «Вестидж» привлекла новых инвесторов. Они вложили в компанию еще сто миллионов долларов. Их решение базировалось на подтасованных результатах и обещании скорого выхода акций компании на биржу. Потом рынок начал рушиться. Компания не могла исполнить взятые обязательства. Инвесторы видели, что происходит.

– Мы говорили, что коллапс охватил весь сектор высокотехнологичных компаний. В таком же положении оказались тысячи фирм, включая гигантов вроде «Сиско» и «Интел».

По ее словам, крах «Вестидж» можно было бы расценить как неудачу еще одного доткома, если бы не одно обстоятельство: основным инвестором был Гленн Киндл, один из основателей Кремниевой долины, один из наиболее уважаемых венчурных капиталистов. Его состояние оценивалось в миллиард долларов.

– В «Старбаксе» к моему отцу подошел человек.

– Какой человек?

– Инвестиционный банкир. Он вложил деньги в «Вестидж» и заподозрил грязную игру. Угрожал обратиться в прессу и полицию.

– Шантаж.

Энни кивнула.

– Всегда ненавидела эти кофейни.

Я так увлекся ее рассказом, что не сразу заметил изменения в поведении Энни. На ее лице читалось поражение, оно смягчилось. Энни более не была венчурным капиталистом, стала просто женщиной… молодой, красивой женщиной.

– Итак, за всем этим стоял твой отец. Он заставил тебя подтасовать результаты. – Я ощущал желание защитить Энни от ее отца. Стать ее спасителем.

Она покачала головой:

– Нет. Я все сделала сама. Разве ты не видишь, на что я способна? Даже теперь не видишь? Это потрясающе.

– Что?

– Мой отец советовал мне не раздувать доходы «Вестидж». – Разговор наш пошел на очередной круг. Мне оставалось лишь следовать за Энни.

Она сказала, что ее отец без слов понял, что она сделала. Гленн Киндл знал, сколь серьезными могут быть юридические последствия. Он мог не волноваться из-за того, что ему предъявят иск или посадят в тюрьму, потому что использовал особенности американского законодательства и инвестировал хитрым способом, не позволяющим прокурорам и регуляторам рынка обратиться к нему с претензиями. Но способ этот не защитил его от шантажиста, потребовавшего пятьдесят миллионов. Гленна Киндла заботила и собственная репутация, и репутация дочери.

– Родительский инстинкт у моего отца сильно развит. Причем во всех формах: хороший, плохой и параноидальный. Он хотел защитить меня. Но он также понимал: заплатить шантажисту – все равно что положить мою голову на плаху. Он мог потерять меня навсегда.

– Значит, он заплатил, – сухо заметил я.

– Просто все стало гораздо хуже.

Наблюдая за ней, я вдруг осознал, что прикусываю щеку изнутри. Положил руку на бок, провел по ране. Я про нее и думать забыл. Энни заложила прядь волос за ухо. Мне всегда так нравился этот ее жест. Она вздохнула.

– Дейв пригрозил инвестиционному банкиру.

– Дейв Эллиот?

Энни кивнула.

– Пригрозил, что убьет банкира?

– В каком-то смысле даже хуже. Собрал на него досье. У банкира были свои секреты, всякие мелочи, ничего серьезного. Но именно такие секреты и разрушают семьи. Дейв также похитил сына банкира. Только для того, чтобы показать, как далеко все может зайти. Потом, конечно, отпустил.

Я закрыл глаза.

– Когда я узнала, мне стало дурно. Я умоляла его остановиться.

– Твой отец был в курсе?

– Я сомневаюсь. Он, конечно, не рохля, но не думаю, что пошел бы на такое.

– На такое… ты так говоришь…

– Всю грязную работу за него делал Дейв. Убийца в деловом костюме.

По словам Энни, Дейв лишь давал банкиру понять: «Мы можем отравить тебе жизнь». Последовали переговоры. Банкир согласился на сто тысяч.