на Кондора, приветливо кивнул Ренару и попытался не рассматривать меня.

Последнее получалось у него не очень хорошо. Ему совершенно точно было интересно, что я такое, и он очень старался этот интерес не показать.

Мы прошли мимо почти до самой площади, и, пока я озиралась вокруг, мои спутники, кажется, о чем-то договорились. Рука Ренара крепко сжимала мою руку, переплетая наши пальцы так, что вырваться было сложновато.

– Ты помнишь, что делать? – спросил Кондор. – И что мне обещал?

На фоне разноцветных домиков, невысоких, не больше трех этажей, на фоне солнечного дня, белого снега и ясных небес чародей, одетый в черное, и правда казался мрачной и злой птицей. Он чуть щурился от слишком яркого света и прятал руки в карманах. И явно мерз без шапки, поэтому втягивал голову в поднятый воротник и обернутый вокруг шеи шарф. Черный, конечно. Такой плотный кусок черной ткани.

– Конечно, – ответил Ренар, притягивая меня к себе, словно боялся, что я и правда убегу. – Мы отлично проведем время.

Я заметила, как он медленно моргнул, словно это движение век было чем-то вроде тайного знака.

– В смыс… – начала было я.

Кондор холодно посмотрел на меня, и я замолчала. Не потому что испугалась, а потому что вспомнила, что я все еще обижена. Волшебник усмехнулся и отвел взгляд.

– Отвечаешь за нее головой, – сказал он Ренару, став вдруг очень, очень серьезным. – Если что-то пойдет не так, возвращайтесь к Герхарду, я буду у него.

– Что может пойти не так? – Ренар улыбнулся. Его пальцы сжали мою ладонь сильнее. – Если леди замерзнет, я найду, где ее согреть.

Мне показалось, что меня пытаются отпросить у строгого родителя погулять в соседних дворах, вот как это выглядело со стороны.

Кондор промолчал, только дернул уголком губ, будто бы сдержал скептическую гримасу. Он снова скользнул по мне взглядом и, кажется, остался если не доволен, то как минимум уверен – в чем? Что я не замерзну? Что я выгляжу, как местный житель? Что я не потеряюсь где-то в этом городе и не попытаюсь от них сбежать? Волшебник поправил шарф так, чтобы тот прикрывал нижнюю половину лица, и, молча развернувшись, ушел в сторону дома другого волшебника, оставляя меня под присмотром. Не уверена, что надежным.

Мы с Ренаром стояли посреди улицы. За спиной была площадь, а впереди, там, куда улица убегала, виднелся лес. Точно такой же, как рядом с замком. И горные вершины вокруг были точно те же, только я смотрела на них с чуть другого угла – и не все узнавала.

– Ну что? – Ренар развернул меня к себе и бесцеремонно поправил воротник куртки. – Как ты относишься к конькам?

***

К конькам я относилась никак, но сложно избежать развлечения, когда за тебя уже все решили и ведут за ручку, как покорное дитя, через заснеженные улицы, мимо высоких елей, резных оград, по узким мостикам над замерзшими ручейками.

Город по имени Йарна вырос на дне горной долины рядом с рекой, и здесь, в городе, эта река замедляла свой ход, словно близость людей усмиряла воду. Река отделяла город от холма, за которым начинался лес, здесь она была узкой и глубокой. Она же текла рядом с руинами старой городской стены – с холма открывался неплохой вид на них, разбросанных там и тут. Новая стена была дальше, город разросся, раздался вширь, сожрав пару соседних охотничьих деревень, а главный вход теперь открывался не в сторону замка, как раньше, а в сторону тракта, ведущего в большой мир. К другим городам, а не в глубину гор.

Ренар вел меня какими-то своими тропами сквозь город. Тропы эти были неровными, узкими, но попадалось на них интересное. Резная деревянная дверь. Кованый фонарь над крыльцом. Большой черно-белый кот, который сидел на заборе и провожал нас хмурым, недовольным взглядом. Высокая арка, выходящая в пустой внутренний двор, посередине которого стоял старый колодец. Венки из веток и лент на деревьях и стенах. Изредка – люди, дети и взрослые, обращающие на нас внимания не больше, чем на прошмыгнувших мимо крыс.

Крысы, кстати, тоже были, настолько наглые, что перебегали улицы.

– Значит, – заговорил Ренар, когда мое молчание ему надоело. – Ты решила, что я мил с тобой по приказу?

Его голос звучал странно, и я перестала делать вид, что вид снега на брусчатке занимает меня больше, чем все остальное в этом мире. И подняла взгляд. Ренар был серьезен и задумчив – странное для него состояние, потому что до того серьезность и задумчивость я за ним не замечала. Только как маски, которые он иногда примерял и которые слетали быстрее, чем ты понимал, что за ними он смеется.

– Если честно, – ответила я и пнула попавшуюся под ногу шишку. – Да.

– Хм.

Мне показалось, что он нервно дернул уголком рта.

– Потому что с чего бы вдруг тебе со мной возиться?

– Ты хотела сказать, с чего бы мне относиться к милой потерянной девочке хорошо? – уточнил Ренар и улыбнулся. Задумчивость спряталась за этой улыбкой, но не исчезла. – Может быть, потому что я в принципе хорошо отношусь к людям?

– Особенно – к милым девочкам? – не удержалась я.

Он не ответил, но покачал головой с таким загадочным видом, что сомнений в том, что все именно так, у меня не осталось.

– Не уверена, что я подхожу под это определение, – надулась я.

– Тогда ты либо кокетничаешь, либо обманываешь саму себя, – прямо ответил он и посмотрел на меня сверху вниз. – Либо и то, и другое.

Я надулась еще больше и получила легкий щелчок по носу.

– Не то чтобы я был против. – Ренар положил мне руку на плечо и подтолкнул вправо, куда уходила одна из улочек. – Но позволь мне самому решать, как вести себя и как распределять симпатии. Нажраться чужого презрения и ненависти, милая, ты еще успеешь, поверь мне.

– Спасибо, – сказала я, выворачиваясь из его ненавязчивых объятий. – Утешил и ободрил.

– На благо, – с улыбкой ответил он и подмигнул мне. – Не вижу смысла создавать иллюзии, тем более что ты у нас девица с головой, которую не так уж просто задурить. Если не станешь высокомерно фыркать на всех подряд, цены тебе не будет, славная.

Я криво улыбнулась и поежилась. В куртке нашлись глубокие карманы, куда я спрятала руки, потому что рукавицы рукавицами, а пальцы начали подмерзать. И мне не хотелось, чтобы меня снова брали за руку и тащили куда-то. Мне вообще надоело, что меня все время касаются,