Почему, говоря о властвовании немногих, я предпочитаю говорить именно об олигархии? использовать слово, считающееся сейчас, особенно в нашей стране, ругательным или, по крайней мере, «сомнительным»?[323]

Традиция требует обращаться к грекоязычной терминологии. Нарушать ее не надо. Да, Платон и Аристотель, как сказано, негативировали понятие олигархии (правда, Аристотель был готов брать из нее «лучшее»). Однако они также изрядно негативировали и понятие демократии[324]. Это не помешало спустя многие века «реабилитировать» его. И еще как «реабилитировать»! современное понимание демократии, как уже было подробно показано, существенно отличается от античного. Почему же тогда нужно догматизировать платоновские и Аристотелевские определения олигархии?

Еще Томас Гоббс резонно утверждал, что аристократия и олигархия суть одно и то же, просто исторически сложилось, что слово «олигархия» используют в качестве негативного синонима слова «аристократия»: «they that are displeased with Aristocracy, called it Oligarchy» («те, кто недоволен аристократией, называют ее олигархией»)[325]. Аристотель и сам признавал: дескать, зачастую «аристократию считают некоей олигархией».[326]

Продолжая эту линию рассуждения, замечу, что исторически же понятие аристократии оказалось крепко вписано в контексте феодализма и того, что называют «феодализмом». Аристократ в современном понимании – это феодал, дворянин, магнат и т. п., то есть земельный собственник или держатель, как правило, наследственный, наделенный соответствующими привилегиями, в том числе социальными и политическими.

Понятие олигархии же, напротив, постепенно освободилось от жесткой привязки к плутократии. Сейчас никого не удивишь формулировками «бюрократическая олигархия», «партийная олигархия», а также «аристократическая олигархия». Аристократию стало уместно рассматривать как один из видов олигархии. Возможно, лучший вид, но именно вид.

К тому же властвующие немногие отнюдь не всегда имели и имеют знатное или вообще сколь-либо благородное происхождение. И можно ли непременно считать их «лучшими»? Заботятся ли они об общем благе или только о собственном? соответственно, как общее и «олигархическое» блага соотносятся с интересами государства? Полагаю, что такие вопросы, мягко говоря, излишне оценочные. Попытки ответить на них и сделать выводы на основании ответов чреваты скатыванием к субъективизму и бесплодному морализаторству.

В общем, повторяю, если обсуждать властвование немногих, то следует говорить об олигархии.

Суть олигархии – не в цензовых ограничениях, не во властвовании богачей, знати или «лучших», а принципиально во властвовании немногих над всеми остальными.

5.2.2. Роберт Михельс, опираясь на подробное исследование партийной социологии, сформулировал «eherne Gesetz der Oligarchie» («Iron Law of Oligarchy», «железный закон олигархии»), согласно которому во всякой человеческой организации неизбежно должна складываться и складывается олигархия[327]. Необходимость управления организацией, то есть сама природа организации, востребует лидеров, руководителей, властный аппарат, состоящий из профессионалов. И власть неизбежно концентрируется в их руках. «Wer Organisation sagt, sagt Tendenz zur Oligarchie»[328] («Кто говорит „организация“– тот говорит „тенденция к олигархии“»). В английском переводе, кстати, формулировка Михельса была «заострена» и тем самым «улучшена»: «Who says organization, says oligarchy[329]» («Кто говорит „организация“– тот говорит „олигархия“»).

Из «железного закона олигархии» следует, что, во-первых, чем многочисленнее организация, чем сложнее ее цели и задачи, тем меньше в ней элементов демократии (здесь – в смысле самоуправления) и больше – олигархии. Соответственно, во-вторых, такая политическая организация, как государство («организация организаций», если угодно), по определению не может быть организована демократически[330]. Потому «[…] die Mehrheit der Menschen, durch eine grausame Fatalität der Geschichte dazu vorherbestimmt […] die Herrschaf einer kleinen Minderheit […] und nur als Piedestal für Große der Oligarchie zu dienen» («[…] большинство людей жестокой фатальностью истории обречены […] терпеливо сносить над собой господство незначительного меньшинства […] и служить пьедесталом для величия олигархии»).[331]