– А я надену ночную рубашку.

– Вряд ли это поможет.

Она целует меня.

– А тебе никогда не приходило в голову, что я могу считать тебя неотразимым?

Не приходило.

– А?

– Хм. Нет.

– Так вот знай. – И она тут же складывает на груди руки, делает шаг назад и говорит: – Но я буду бороться с искушением.

– Ладно. Тогда я тоже.

– Так… чем бы нам заняться? Будем играть в карты?

Я смеюсь.

– У нас их нет.

– В шпиона?

– Вообще-то я не люблю игры.

– Я тоже. К тому же я только что поняла, что бороться с искушением совсем не интересно. – Она целует меня, и я чувствую ее пальцы на молнии своих джинсов.

Мы лежим в постели, тесно прижавшись, и составляем список моих дурных и хороших качеств. Я называю хорошие, она – дурные.

– Вдумчивый.

– Ха! Необщительный.

– Я нормально общаюсь, когда надо. – Я целую ее. – Видишь, вот так. Это значит… – и я уже собираюсь сказать «ты мне нравишься», но тут же понимаю, что это означает гораздо больше, но я не могу сказать это вслух и застреваю.

– Что же это значит, мистер Общительность?

– Это значит…

Она возвращает мне поцелуй и говорит:

– Думаю, это значит, что этот раунд выиграла я.

– Тогда продолжай.

– Одиночка.

– Что плохого в независимости?

– Молчун.

– Думаю, ты хотела сказать, вдумчивый, но я это уже говорил.

– Неряха.

– Так и знал, что до этого дойдет. Жесткий.

– Грубый.

– Правда? – Я стараюсь быть с ней нежным.

– Я хотела сказать, у тебя кожа на ладонях грубая.

– Жесткий, как я и говорил.

– Твоя очередь.

Я говорю:

– Как насчет… сексуальный?

Она смеется.

Очевидно, я не сексуальный. В общем-то я себя таким и не считал, просто пошутил, но не думал, что она засмеется.

Она говорит:

– Мне так нравится, когда ты краснеешь и смущаешься.

– Я не краснею.

– Можешь добавить к своему списку еще «врунишку».

– Значит, я не сексуальный?

– По-моему, это какое-то неподходящее слово. Оно напоминает мне фейнов, которые часами вертятся у зеркала, укладывая волосы. А уж это точно не про тебя. Но зато в тебе есть что-то такое, отчего мне хочется целовать тебя, обнимать и быть с тобой.

– Я милый. Помню, ты однажды говорила, что я милый.

– Что-то я не помню. Вовсе ты не милый.

– Уже легче!

– Зато ты нежный, и тебя так и хочется потискать. – И она обнимает меня.

– Я думал, ты называешь мои недостатки.

– Давай лучше мои, – отвечает Анна-Лиза.

– Ладно. Ты – хорошее, я – плохое.

Она говорит:

– Так, ну, я, конечно… очень умная.

– Маленькая задавака.

– Аккуратная и пунктуальная.

– До того, что не можешь выполнить простое условие и называть по одному качеству за раз.

– Аккуратная и пунктуальная – это одно и то же.

Вдруг меня посещает одна мысль, и я спрашиваю:

– А ты уже нашла свой Дар?

– Вау! Вот это разворот темы! Или это тоже недостаток?

– Нет, просто ты аккуратная, пунктуальная и умная, вот я и подумал, что это похоже на снадобья.

– А, понятно. Знаешь, я тоже думала, что у меня будет это, но у меня совсем ничего с ними не получается. Так что точно не они.

– Значит, у тебя должна быть какая-то скрытая сила, которую мы пока не нашли. – И я целую ее в нос. Потом я целую ее щеку, ухо, шею и перекатываюсь на нее.

– Хм, Натан, я думала, мы собирались…

– Я понял, в чем твой Дар. – И я целую ее в шею, все ниже, а потом в плечо.

– В чем же?

– В том, чтобы быть неотразимой.

Наутро Ван зовет Анну-Лизу в библиотеку, где они сидят с Габриэлем. Нам с Несбитом велено продолжать искать все, что может как-то пригодиться альянсу. Мы направляемся в «коридор Меркури», как мы успели его окрестить.

Здесь две комнаты с «сокровищами»: в одной хранятся драгоценности, мебель и несколько картин, и мы приходим к выводу, что они либо очень дорогие, либо имеют какое-то отношение к волшебству.

– Но черт меня подери, если я знаю, что они делают или какой нам от них прок, – заявляет Несбит и выходит из комнаты.

Рядом «комната крови». В ней только полки, а на них флаконы с образцами крови: все, что Меркури похитила у Совета и меняла потом на зелья, либо проводила с ней церемонии Дарения для тех, чьи родители не могли или не хотели сделать это для своих детей. Здесь есть и кровь моей матери: именно ей воспользовалась бы Меркури, чтобы провести церемонию Дарения для меня. Каждый пузырек закрыт стеклянной пробкой и запечатан воском. Через воск пропущена ленточка, а на ней – ярлычок с фамилией и именем донора. Всего полок девять – по три на трех стенах, – на каждой по двадцати одному флакону. Правда, кое-где флаконов не хватает: незаполненные места зияют, как дырки от зубов. Наверное, их содержимое использовали или продали. Эта кровь может быть полезна для полукровок вроде Эллен, которая помогала мне в Лондоне после побега. Отец у нее фейн, мать умерла, а Совет разрешит ей пройти церемонию Дарения, только если она согласится работать на них. Возможно, здесь есть и кровь ее матери: мы могли бы провести для нее церемонию сами.

– Эти бутылочки куда ценнее всяких там безделушек и картин. Они приведут в альянс множество полукровок. – Несбит, ухмыляясь, взглядывает на меня. – Что, власть народу?

Мы заходим в последнюю комнату «коридора Меркури» – из-за баночек, пакетиков и мешочков в ней негде и шагу ступить.

Несбит говорит:

– Натуральный калифорнийский салат: весь напичкан питательными элементами. – Он подает мне какую-то склянку и говорит: – Хотя это угощение не для вегетарианцев. – Свет в комнате тусклый, банка сделана из матового стекла, но мне все же удается разглядеть два плавающие в прозрачной жидкости глазных яблока.

– А какой в них прок? – спрашиваю я.

– Для Меркури уж точно больше никакого. Да и для альянса тоже, как и во всем прочем здешнем барахле. – Несбит возвращает банку на полку.