– Я мечтаю вести тихую жизнь где-нибудь у реки, но я знаю, что этого не будет, по крайней мере, пока живы Сол и Уолленд и на свете есть Охотники. Я всегда буду оглядываться через плечо, и рано или поздно Охотники выследят меня и схватят. Так что мне остается только воевать за альянс и надеяться, что, когда все будет кончено, я смогу жить так, как я хочу. Жить свободным, без преследователей, без клетки. Вот бы прожить так хоть один день. Не думать, что кто-то идет за мной по следу. Охотится на меня. Всего один день, для себя. Но за это придется повоевать.

– Это будет жестокая война, Натан.

– Меркури однажды сказала мне, что я рожден, чтобы убивать. Уверен, она и думать не думала, что я убью и ее. Зато я начинаю думать, что она была права. Для этого я создан. Поэтому я здесь.

Габриэль качает головой:

– Никто не рождается для того, чтобы убивать. И ты тоже.

– А ты? Что ты будешь делать?

– Если ты будешь драться, то я тоже.

– Если ты не веришь в это, Габриэль, то лучше не надо.

– Я не могу быть без тебя, Натан. Я хотел бросить тебя в этой могиле и уйти, но не смог. Стоит мне отойти от тебя хотя бы на десять шагов, как мне становится больно. Я дорожу каждой секундой рядом с тобой. Каждой секундой. Ты даже не знаешь как. – Он опускает глаза, потом снова смотрит мне в лицо. – Я всегда буду твоим другом. Я буду помогать тебе до последнего вздоха, и я останусь с тобой. Я люблю тебя, Натан. Люблю с нашей первой встречи, и с каждым днем все больше и больше.

Я не знаю, что сказать.

– Но это не значит, что я считаю, что ты всегда прав. Альянс интересуется тобой только с одной точки зрения – сколько народу ты сможешь укокошить. Много, я уверен. А что до девушки, которую ты якобы любишь и которая не знает о тебе самого главного, потому что ты боишься сказать ей правду, – думаю, ты правильно боишься, потому что она не поймет тебя; просто не сможет. И чем больше ты будешь убивать, тем чаще она будет видеть твою другую сторону… – Он пожимает плечами. – Думаю, дело кончится тем, что она просто начнет тебя бояться.

Я думаю, что он уже кончил, когда он вдруг добавляет:

– А я буду любить тебя всегда. Даже когда буду лежать вон там, засыпанный толстым слоем земли. – Он кивает на могилу. – Я всегда буду любить тебя. Вечно.

Габриэль уходит в бункер, а я остаюсь под дождем, жду, когда он смоет с меня грязь.

Мы все собрались в кухне, где тепло и сытно. Габриэль снова разговаривает со мной, и Анна-Лиза тоже рядом, хотя друг с другом они еще не говорили. Анна-Лиза впервые повстречала Габриэля в Женеве и еще тогда поняла, что не нравится ему. Я рассказал ей о его чувствах ко мне, и она удивилась, но сказала:

– Я думала, он ненавидит меня потому, что я Белая Ведьма. Но это, по крайней мере, что-то объясняет. – Я не стал говорить о том, что Габриэль ей не доверяет и считает, что она меня предаст.

В кухне есть плита, вроде той, что была у Селии в Шотландии, и я сижу к ней спиной, а мои ботинки стоят рядом, сушатся. От моей влажной одежды идет пар. Кухня нас удивляет. В ней нет ни холодильника, ни морозильной камеры, микроволновки, конечно, тоже нет, зато есть большой запас еды в кладовке. Всякие баночки, горшочки, консервы. Три свиных окорока, связки лука и чеснока, мешок картошки и целые головы сыра. Несбит нашел даже запас вина.

– Меркури и Перс похороним утром. Первым делом, – говорит Ван.

– А потом? Что ты собираешься делать? – спрашивает ее Габриэль.

Ван смотрит на меня и говорит:

– Через четыре дня в Базеле состоится встреча с предводителями Белых повстанцев. Я должна быть там. И хотела бы, чтобы ты сопровождал меня, Натан, если ты с нами.

– Я же сказал, что я с вами, значит, с вами. А ты еще говорила, что вернешь мне Фэйрборн.

– Вот как? Что же, я ждала, что ты захочешь получить его как можно скорее. – Она вынимает из кармана портсигар и говорит: – Несбит, пожалуйста, отдай Фэйрборн Натану.

Несбит наклоняется к кожаному мешку у ног Ван и вынимает из него нож. Держит его в руках, разглядывает. Я знаю, что так просто он его не отдаст; кто-кто, но только не Несбит. Он поднимает голову, смотрит на меня, улыбается, но обращается к Габриэлю.

– Хочешь его, Габби?

Габриэль качает головой.

– Ну же. Возьми. Вытащи нож из его ножен и заколи меня.

Габриэль улыбается.

– Заманчивое предложение. – Он уже готов протянуть руку, но вдруг останавливается и смотрит на меня, почти озабоченно. – Ты уже испытал его?

Я киваю.

– Дважды. – Один раз на Джессике, другой – на себе, и оба раза нож был словно живой. Словно у него была своя душа. И жажда – резать все, что попадется на пути.

Несбит, ухмыляясь, все еще протягивает нож.

Я говорю:

– Пожалуйста, заколи его, Габриэль. Окажешь нам всем большую услугу.

Габриэль тянется к Фэйрборну. Его левая рука уже лежит на ножнах, правая – на рукоятке. Он тянет. Выглядит смешно, даже комично: Габриэль тянет сначала слегка, потом изо всех сил. Нож как будто прирос к ножнам.

– Что, не выходит? – спрашивает Несбит.

Габриэль смотрит на меня.

– Нет.

Тогда Несбит берет нож у него из рук и, кривляясь, тоже тянет его из ножен за рукоятку.

Ван говорит:

– Он сделан для тебя одного, Натан. Для твоей семьи. Он знает своих хозяев и будет резать только в твоих руках, в руках твоего отца, его отца и так далее. Это необычайно мощный предмет. В нем заложена магия распознавания владельца, и она работает уже более сотни лет – исключительный случай.

Несбит кидает нож мне.

– Так что от него никому нет проку, кроме тебя.

Я ловлю Фэйрборн, встаю с места, обхожу кругом стол и с легкостью вынимаю нож из ножен. И кончиком приподнимаю подбородок Несбита.

– А он и вправду хочет зарезать тебя, Несбит, – говорю я. И это не просто слова: нож действительно хочет резать; он, как живой, лежит у меня в руке. В нем есть темное начало, он прирожденный убийца. Ему нужна кровь.

Фэйрборн слишком серьезная вещь, чтобы баловаться им с Несбитом. Я смотрю на нож. У него черная рукоятка, лезвие тоже черное, странное – металл почти шершавый, без блеска, но острый как бритва. Он тяжелый. Я опускаю его в ножны из потертой черной кожи – Фэйрборн скрывается в них с неохотой. Тогда я снова вынимаю его, и он едва не прыгает мне в руку, но прятать его приходится чуть ли не силой, и я это чувствую. В последний раз позволяю ему выйти наружу, а потом с силой заталкиваю назад.

Я лежу рядом с Анной-Лизой, совсем как в моих старых фантазиях, только это лучше, теплее, и поту куда больше, чем я думал. Я не привык спать с кем-то; чувствую себя странно, тело местами затекло, потому что я боюсь разбудить ее, если пошевелюсь. Сейчас она лежит, свернувшись подле меня калачиком, но ночью мы с ней были переплетены руками и ногами, и это было здорово, и сейчас здорово тоже. Ничего плохого в этом нет.