После чего шейх попрощался со всеми и отправился в Хиджаз, где принялся ждать смерти.

Однако она никак не приходила! Тянулись месяцы, потом годы. И шейх начал сильно страдать: соскучился по Лалишу, по своей семье и своему тарикату…

Увидел он, что слова Пророка не сбылись, и вернулся обратно в Лалиш. Там он сказал общине:

– Я говорил вам о моей грядущей смерти, но, по-видимому, неверно истолковал свой сон. Я не умер в Хиджазе и вернулся обратно к вам. Верьте мне, я – ваш шейх Ади бен Мусафир!

Услышав это, члены общины ужасно разъярились и, выхватив кинжалы, закололи бедного шейха. И от того, что они выполнили наказ шейха и уничтожили пришедшего в его обличье шайтана, на них снизошло огромное душевное спокойствие.

На самом деле в этой истории было одно искажение. Езиды верят в то, что у шайтана есть самый главный ангел, Мелек-Тавус[32], и поклоняются ему. Зачем же им было убивать шайтана? Но, возможно, именно убийство шейха привело их к раскаянию и открыло путь для отправления суеверных обрядов на его могиле?..

То ли потому, что шайтан покинул тело шейха, то ли потому, что шейх обратился шайтаном, – Ади бен Мусафир обрел святость. Его последователи находились в большом затруднении, размышляя над этим вопросом. Чтобы положить конец спорам, они начали поклоняться шайтану.

Профессор знал наверняка: вернись он в Стамбул, в первую очередь Айсель, а следом за ней ее брат и все их близкие, сочтут его шайтаном и разнесут в клочья, и даже не воздвигнут после его смерти никакого мавзолея или чего-то подобного.

В гневе Айсель могла разгромить все вокруг!

Профессор перенесся мыслями на север, в комфортную комнату отеля, в окнах которой сгущались сумерки, к кровати с накрахмаленными простынями и вышитыми наволочками.

– Займись своими делами, – кричала Айсель. – Оставь меня в покое!

А Ирфан (бывший в то время доцентом) стоял в растерянности, глядя на голую Айсель, скорчившуюся в кровати, не понимая, почему она прогнала его в момент наивысшего наслаждения из своего горячего тела. Он был уверен, что великолепен в любви, и от крика Айсель пришел в полное замешательство, а его боевой конь, совсем недавно стоявший как мощная башня, свесился бесформенно и беспомощно. Он и в самом деле не понял, что произошло и почему все так резко изменилось…

Ведь все эти дни они были счастливы (подобным образом на протяжении истории думают миллионы пар), словно до них самих ни одна женщина и ни один мужчина не испытывали такого любовного опьянения…

Они остановились в Шотландии, в нарядном, словно именинный торт, отеле гольф-клуба «Тернберри», расположенном на выходящем к морю огромном плодородном участке с ухоженной зеленой травой.

По утрам они ходили к маяку, чтобы отдать дань памяти Вирджинии Вульф, после обеда играли в гольф, а до ужина в баре эдвардианского стиля, согреваясь перед камином с потрескивающими поленьями, медленными глотками потягивали виски, едва покрывавшее дно бокала, и от души смеялись над тем, что, может быть, и коровы, разводимые в этих богатых местах, тоже пьют этот напиток и колу со льдом.

Одним из неуклонных правил было отсутствие всяких правил: то есть, как только взбредет на ум, прыгать в постель и заниматься любовью. И до того вечера все шло нормально. Когда они вернулись с гольфа и вошли в комнату, Айсель, даже не приняв душ и не сбросив пропитанное потом белье, потянула его в постель и, как всегда, содрогаясь от приступа страсти, словно приклеилась к нему своим прозрачным телом.

А потом, на самом безумном пике страсти, вдруг вытолкнула его и прогнала.

Он чувствовал себя растерянным школьником, которого выставили за дверь и в качестве наказания заставили стоять на одной ноге.

Ирфан уже имел достаточный опыт и знал, что в моменты такого неистовства Айсель лучше не трогать, поэтому принял душ и спустился в бар, отделанный благородными породами древесины – красным и махагоновым деревом.

Но только успел заказать виски, как туда же пришла Айсель. Опустилась рядом на кушетку из темно-зеленой кожи «честерфилд» и сказала: «Прости меня!» Она выглядела спокойной, но грустной.

И еще раз повторила: «Прости меня, Ирфан!» Он ее уже очень хорошо изучил. Если во время ссоры ответить Айсель, она остервенеет, но если муж на ее крики и вопли будет хранить безмолвие, то скоро остынет, подойдет, сядет рядом, понурив голову, и начнет просить прощения.

Однако на этот раз его действительно обеспокоило: из-за чего же так разозлилась Айсель? Прихлебывая виски, он ломал голову, соображая, какой же промах допустил. Может, неловко пошутил во время гольфа, сделал что-то грубое в отеле, не так сказал, не так взглянул…

Нет, нет, ничего такого он не совершал.

– Не надо извиняться, любимая, – сказал он. – Мы ведь с пониманием относимся друг к другу. Но я и в самом деле не могу понять, что же произошло? Все было так прекрасно, что вдруг с тобою случилось?

Айсель посмотрела на него безнадежным взглядом и ответила:

– Это трудно объяснить, но… ты любишь меня через силу. Так, словно исполняешь супружеский долг, делая все во имя здоровья – правильно, ровно, сильно, чисто, но не получаешь при этом удовольствия. И я почувствовала, что даже в минуту экстаза ты можешь без всяких проблем встать и уйти.

Ирфан пытался возражать, однако Айсель с тем же печальным видом не дала ему говорить:

– Я не виню тебя. Только женщина способна такое уловить. Ты занимаешься любовью так, словно играешь в гольф…

Чтобы немного разрядить ситуацию, она хрипло и грустно рассмеялась:

– Не беспокойся, мне сейчас нет никакого дела, если можно так сказать, до твоей клюшки – ни в гольфе, ни в постели, и чем болтать зря, давай лучше закажем что-нибудь выпить.

Айсель решила закрыть эту тему и впредь ее не обсуждать. И в самом деле, они больше никогда не говорили об этом. Потому что во время интимной близости, случавшейся все реже, Айсель сталкивалась с правдой, которой боялась, как маленькая девочка, заблудившаяся в лесу, и от которой приходила в такое огромное отчаяние, что, как он чувствовал, даже готова была изменить.

Профессор, проведя несколько недель в море, уже воспринимал свою яхту как одну из форм одиночества. Одиночества, у которого не было ни конца, ни края.

Он думал о том, что должен испытать человек, который, как и все люди, ждущие в своей жизни истинного счастья и успеха, тоже ждал – и вдруг в мгновение ока понял, что все рухнуло и он движется прямо к смерти.

Не разорвется ли его сердце? Да!

Иногда он и впрямь ощущал, как его сердце рвалось изнутри вверх, а потом резко падало – он ясно понимал, что это образное выражение применимо здесь буквально. Когда его сердце ухало вниз, он глушил страх таблетками и спиртным, бокалов которого становилось больше и больше.