Значит, это Лайонел. Второй из выживших сыновей Эдуарда. Красивый, щеголеватый, честолюбивый наместник короля в Ирландии, занимавший этот пост уже несколько лет. Он был очарователен до невозможности — такой гладкий, блестящий, скользкий, как гусиный жир, которым смазывают грудь простуженным детишкам. Тем не менее его неожиданный приезд взволновал придворных и внес немалое оживление в монотонность последнего времени. Лайонел, совсем недавно, на день рождения щедрого короля, пожалованный титулом графа Кларенса[60], сумел улыбнуться хотя бы родной матери. Благодаря этому я стала смотреть на него более благосклонно, чем поначалу.

— Вы несправедливы ко мне, государь! С неповиновением я столкнулся в первый же день!

— Я склонен отправить тебя обратно, как только ты сможешь оседлать свежего коня…

— Ах нет, Эдуард… Не нужно! — не выдержала Филиппа. Она была очень огорчена. — Это же наш сын!

— Это заноза в моем теле! Будь он моим сыном, он не отказался бы выполнять свой долг. Мы и оглянуться не успеем, как вся Ирландия поднимется против нас с оружием в руках.

— Я совершенно не понимаю, почему тамошним мужикам не нравится… — В голосе Лайонела появились неприятные визгливые нотки.

— Еще бы им нравилось! — воскликнул Эдуард, не отрывая от сына сердитого взгляда. — Твоя задача заключалась в том, чтобы сохранить там мир, а не ворошить осиное гнездо!

— Ах, Лайонел… — Королева протянула руки к сыну.

Молодой человек мигом упал на колени перед королевой, склонил голову в наигранном раскаянии.

— Матушка! Простите меня…

— Милый мой Лайонел…

— Я все объясню…

— А я и не сомневаюсь, что у тебя были основания…

— Но станет ли отец слушать их? — Он искоса бросил взгляд на короля. Нас, всех остальных присутствующих, все равно что не было здесь, пока Плантагенеты разбирались в своих семейных делах.

Ах!..

Тот же самый неприятный холодок снова пробежал по моей спине, пополз по затылку, по руке, и я невольно вздрогнула. Мурашки бегали по коже, я не могла этого не заметить. Кто-то в этой зале пристально, изучающе присматривался ко мне. Кого-то я заинтересовала всерьез. Я окинула взглядом свиту Лайонела, но никто в ней моего внимания не привлек. Ни один из его приближенных не смотрел в мою сторону, всех волновала только стычка короля с провинившимся сыном. В этом зале я просто стояла среди прочих фрейлин, никому не известная, безымянная, приставленная прислуживать королеве.

Но неприятное чувство не покидало меня. Кто-то на меня поглядывал тайком.

— Отец выслушает тебя, — уверенно проговорила Филиппа, успокаивая сына. — Но не сейчас. Позднее. После того как мы отпразднуем твое возвращение. Пять лет… Ведь я тебя не видела уже пять лет. — Ее лицо лучилось материнской лаской.

Эдуард от всего этого испытал не больше удовольствия, чем перед тем — восхищения сыном, но сжал зубы и прохрипел:

— Думаю, с обвинениями можно подождать. Мать очень обрадовалась твоему приезду. А тебе нужно поучиться тому, как управлять большой областью: далеко не все можно уладить угрозами и суровыми законами. Нужно еще… — Он скрипнул зубами и оборвал свои поучения о том, как нужно вести политику. — Но сначала мы устроим пир в честь твоего возвращения.

Он жестом показал, что аудиенция окончена. Я помогала королеве встать и тут снова ощутила чье-то пристальное внимание, будто кто-то хотел содрать с меня кожу и заглянуть в самую душу. Но моя душа интересовала одного только Уикхема, а он до сих пор возводил укрепления в Виндзорском замке. Я быстро оглянулась, решив во что бы то ни стало поймать наглеца, разглядывающего меня столь бесцеремонно, — и отыскала его. Один из приближенных Лайонела откровенно уставился на меня.

Я виду не подала, что меня это как-то тронуло. Не так-то легко меня запугать. Безучастно скользнула взглядом по рядам придворных, словно искала кого-то знакомого. Но все время я ощущала это пристальное внимание.

Кто он такой?

Как он смеет!

Ну ладно. Отбросив притворство, я посмотрела ему прямо в глаза.

Несомненно, это был человек смелый. Он не отвел взгляд и не изобразил виноватую улыбку. На вид он был старше принца лет на десять. Лицо грубоватое, но его нельзя было назвать непривлекательным — если бы только не мрачноватые глубокие складки вдоль крыльев носа. Нет, красивым этот мужчина не был. Чисто выбрит, как я заметила, не по моде тех дней, да и волосы подстрижены короче, чем допускала мода. Глаза ничем не примечательные, какого-то неопределенного цвета, скорее темные, но взгляд прямой; он ничуть не смутился, когда одна из фрейлин королевы заметила, что он ее разглядывает. Не очень большой белый шрам на фоне загорелой в недавних походах кожи все же портил его подбородок. Одежда на нем была отменного качества, но без всяких украшений, как и меч — добрый клинок из стали, и только. Единственный из всех, кто сопровождал принца, этот человек не носил ни единого самоцвета — как мне подумалось, скорее из-за своих наклонностей, чем из-за недостатка средств. Губы решительно сжаты. Как мне представлялось, такой не выдаст чужих тайн, если только сам не сочтет это выгодным.

Не столько придворный, сколько воин. Но мне он был совершенно незнаком.

Я вопросительно подняла брови, вынуждая его как-то ответить, и он слегка склонил голову. Я с удовольствием оставила это без внимания, повернулась к нему спиной, приняла от королевы ее молитвенник. Филиппа, поддерживаемая Лайонелом, медленно двинулась в свои покои. Я последовала за ними, до самого выхода из залы ощущая спиной все тот же взгляд, словно кинжал, вонзающийся между лопаток.

Так. Мне не слишком понравился Лайонел. Еще меньше понравился тот тип из его свиты, который имел дерзость меня разглядывать. На мой вкус, слишком много темных уголков таилось в его душе.

Эдуард приказал устроить истинно королевское пиршество. Он вообще обожал пиры и всевозможные празднества. Ему доставляло огромное удовольствие быть в центре внимания там, где собирался цвет его королевства. Разве был другой король, который умел так ловко и уверенно подпрыгивать и хлопать крыльями, изображая громадную птицу с позолоченным оперением — только ради того, чтобы позабавить своих детей? Но сейчас дело обстояло совсем иначе. На этом пиршестве он лишь скупыми кивками приказывал музыкантам играть, пирующим — танцевать, и не более того. Вряд ли такой пир мог стереть с лица Эдуарда выражение глубокого недовольства провалами Лайонела в Ирландии. Едва любимый менестрель короля Эндрю Кларонсель начал петь, как Эдуард протянул ему кошелек, лишь бы тот поскорее смолк. Пир в целом обещал быть долгим и скучным. Я заняла место за столом, ближайшим к королевскому возвышению, и смерила взглядом мужчину, которого усадили справа от меня.