На южном и юго-восточном МКАДовских фронтах уже вторые сутки шли ожесточённые ночные бои. Пока они по большей части заключались лишь в удержании афганцев за МКАДом за счёт исправно работающего ультрафиолетового оружия, но были и зоны, куда афганцам, всё же удавалось проскочить – где лампа выгорела, где халатность или дезертирство со страха… Вот там то и начиналась настоящая бойня. Благо пока в Москве на складах было более чем достаточное количество как крупнокалиберного оружия и боеприпасов к нему, так и всякого рода взрывчатых веществ, и уж тем более различных мелкокалиберных боевых единиц. Безусловно, были и погибшие со стороны военных, ведь оружие имеет свойство давать осечки, молодые бойцы зачастую с испуга не в состоянии вести прицельный огонь. В таких вот ситуациях, по сообщениям с фронтов, за прошедшие двое суток и были зверски растерзаны семнадцать солдат, все новобранцы, потому и не повезло бедолагам.

Когда в восемь часов шестнадцать минут утра девятого ноября 2016 «Гелендваген» Карамзина пересекал линию Северного МКАДовского фронта, Андрей не заметил какой-либо суеты сверх нормы или каких-нибудь жутких картин – последствий ночных боёв, присущих теперь южному и юго-восточному фронтам. Вытянувшись по струнке и отдав честь сидящим внутри, двое молодых солдат без каких-либо лишних вопросов подняли увесистый шлагбаум и выпустили одним своим видом вызывавший трепет автомобиль за пределы Московской кольцевой автодороги.

* * *

…Я приоткрыл глаза и увидел интересную картинку; наверное, да, скорее всего, это был сон: передо мной вдруг проплыла огромная секция разводного моста. Я видел этакие чудеса инженерного творчества в Питере, когда много лет назад ездил туда с экскурсией от университета. Где-то вдалеке блеснул в лучах солнца и тотчас скрылся за зданием шпиль Адмиралтейства. Я не понимал, где я и что вообще происходит. Липкий словно патока разум неохотно начал включаться.

«Питер!» – подумал я. Вдруг, поверх увиденной, радужной картинки, чётко ассоциировавшейся у меня с той университетской туристической поездкой, чёрной кляксой всплыло воспоминание о десятках тлеющих под солнцем трупов афганцев, о маленькой, сплошь забрызганной, похожей на кровь, субстанцией, комнате того злополучного особняка, где недавно мы провели самую страшную в моей жизни ночь. Мысли закрутились ещё быстрее, я начал складывать в единую цепочку те обрывки воспоминаний, что вихрем завертелись в моей голове. Но тело было будто аморфным, ватным, обмякшим. Я широко раскрыл глаза. Да, мы ехали по Санкт-Петербургу, сомнений не осталось – это не сон! Я с трудом повернул голову немножко левее и тут же встретился взглядом с Гошей, управляющим моей Хондой. «Конечно же, нельзя было ему доверять, этому предателю! Я же знал, знал, что неспроста он согласился помогать мне, сукин сын! – рассуждал я в полубреду. – Но чего ему нужно, чего он хочет? Спастись в Питере? Но он же просто мог послать меня куда подальше ещё позавчера и спокойно увозить свою задницу на север вместе с Клопом?!» – терялся я в многочисленных догадках, которые ну никак не хотели увязываться со всеми теми обстоятельствами, которые произошли за предыдущие двое суток…

– С добрым утром! – бодро произнёс Гоша. – А мы как раз приехали наконец-то… – как мне показалось, радостно заключил он.

– Куда приехали? – еле-еле сумел произнести я едва слушающимися губами, так окончательно и не осознав, что же всё-таки происходит.

– Как куда? – Гоша искренне удивился. – В Северную столицу, город Санкт-Петербург, а ты думал? На Багамы? – с лёгким сарказмом хмыкнул он.

Вдруг сердце моё заколотилось в бешеном темпе, мысли враз стали чёткими и ясными! Я вспомнил, как в процессе установки запаски на Хонду, чья-то рука, – не иначе как Гошина, – приложила к моему лицу влажноватую тряпку, пропитанную какой-то дрянью, которая на какое-то, очевидно не малое, время погрузило меня в глубочайший сон. «Даша! Мы в Питере, где Даша?» – я оторопел от чувства паники, беспомощности и безысходности. Затем я сделал жалкую попытку поднять руки, но не тут-то было: я с ужасом обнаружил, что руки мои были чем-то связаны за сиденьем в запястьях. Ну конечно, я сразу же заметил, что из моих джинсов вытащен ремень…

– Сука… – прошипел я сквозь зубы, глядя на Гошу, а на глаза непроизвольно навернулись слёзы. – Тварь! – шипел я на ветерана, беспомощно ёрзая на сиденье и тщетно пытаясь вызволить заломленные за спину руки.

– Но-но, полегче ты, – брякнул Гоша в ответ. – Для твоего же, дурак, блага…

– Что это было? Что за тряпка? – процедил я сквозь зубы.

– Морфий! – улыбнулся Гоша. – В аптечке «Транспортёра» был. Неотъемлемый элемент боевого медкомплекта… – Деловито закончил Гоша. По моим щекам уже вовсю катили слёзы.

– Там же Даша, тварь! – в голос рыдал я, уже оставив бесполезные попытки освободиться от ремня. – Оставил бы меня лучше там, поехал бы один! – орал я на Гошу, который тем временем уже припарковался у какого-то серого, неприметного здания и заглушил мотор.

– Ты пойми же, – голос Гоши сменился на сочувствующий и понимающий, в нём вдруг не осталось и отголоска какого-то сарказма или хладнокровия, – пойми, Антоха… Ты своими глазами видел ад, видел, что творится. Даши уже нет в живых – это горькая правда. Мне приходилось терять многих друзей и родных, я столько пережил… Это нужно пережить, переплакать и идти дальше. Я тебя понимаю более, чем прекрасно, но ты бы погубил и себя, и меня, если бы мы остались в тех краях и продолжили бы бесполезные поиски. Но, увы, это была бы наша погибель без малейших шансов как найти твою Дашеньку, так и нам пережить вторую такую ночь…

– Она жива, жива, понял ты, урод! – у меня началась настоящая истерика, я крыл бойца благим матом, вновь принявшись дёргаться и вертеться, как уж на сковороде в надежде вырвать руки из железных оков умело завязанного ремня и как следует врезать бойцу по морде.

– Нет, друг, – спокойно отвечал тот, – чудес, увы, не бывает, поверь мне. Просто будь сильным, ты не один, ты нужен человечеству, поэтому единственное, что я могу тебе посоветовать – взглянуть правде в глаза, принять правду, какой бы горькой она ни была, и смириться, найти в себе силы пережить, перебороть ситуацию. Главное, не замкнуться и не сгинуть, Антоха! – Гоша положил руку мне на плечо, его голос сделался совсем мягким и был полон сочувствия. – Правда, друг, я хотел, как лучше… Дашу уже не вернуть, нет чудес на свете, нет. Есть афганцы, есть американцы, которым, единственное, что ты можешь сделать в светлую память о Даше – это отомстить, не дать им реализовать свой зверский план, вернуть жизнь целому континенту. Иначе, если сгинешь, Даша погибла зря, ты понимаешь?..

Я сидел совершенно опустошённый изнутри, будто бы душу мою уже вырвали с корнем из бренного тела, и осталось лишь оно одно, дряблое и безвольное, обмякшее словно слизень в кресле, в котором на протяжении многих лет неизменным штурманом во всех наших путешествиях сидела Даша, и улыбка её в лучах солнца напоминала улыбку невинного дитяти, а впереди, казалось, у нас была долгая и счастливая жизнь с детьми и внуками, радостями новых открытий и упоения каждым прожитым днём… Где-то, в самой глубине своего сознания, ещё вчера, во время удержания обороны от страшных чудовищ в том особняке, видя, что творится вокруг, как эти монстры лихо истребляют всё живое вокруг, я понимал, что Даши уже, скорее всего, нет в живых, но принять эту мысль, продиктованную рассудком, а не сердцем, я никак не мог и никогда бы не принял. Теперь же мне хотелось выть и кричать, понимая, что Гоша-то прав, что нет и не было бы никаких шансов найти Дашу живой, что попытка её найти, которую я мог предпринять, если бы не было Гоши, усыпившего меня, привела бы меня к верной гибели, но Дашу бы я не нашёл. «Это невозможно, она умерла, её больше нет…» – эта жуткая, но трезвая мысль, выворачивала меня наизнанку, гасила последние лучики надежды и какое-либо видение дальнейшей жизни.