– За что же я тогда такие муки терпел? – шутливо возмутился Любомир; ему хотелось и подбодрить мать, и напомнить о себе – неужели так незаметна перемена в его внешности?!

– Помогла тебе Прозора?

Тут уж все расступились, и перед боярыней предстал её младший сын, каким он и должен был стать от рождения. Наконец Любомир мог поворачиваться во все стороны, давая возможность каждому пощупать свою прямую спину.

– Чудо! – восклицали братья. – Чудо!

Теперь боярыня улыбалась и взглядом ласкала обоих. Наконец, помедлив, спросила у Анастасии:

– Одна вернулась?

– С детьми, – ответила та и упала перед ложем матери на колени. – Прости, матушка!

– За что же прощать? – вздохнула боярыня. – Не заболей я в свое время, до последнего срока бы деток рожала. Дети – наша радость… Кто же у тебя?

– Сын и дочь.

– Я их пока кормилице поручил, – проговорил старший сын Владимир, который никогда не терялся ни в какой суматохе и помнил обо всем.

– Что с тобой случилось, матушка? – услышали присутствующие знакомый голос.

Князь Всеволод, отодвигая столпившихся у постели больной домочадцев, склонился к боярыне.

– Никак, заболела от радости.

Он говорил с Агафьей так, словно ничего не случилось за эти два года. Словно не было у него другой жены. И обращался к бывшей теще, как и прежде. Боярыня тоже ответила ему, как в давние времена, когда разговаривала с ним – любимым и единственным зятем.

– Неуклюжа я стала, Севушка! Свалилась посреди двора. Поди теперь, объясняй всякому, что сама упала, а не муж поколотил.

Она лукаво глянула на супруга.

Всеволод обежал взглядом лица сыновей Астаха и обратился к бывшей жене:

– Говорят, ты с сыном приехала?

– И с дочерью, – сухо уточнила она.

– Сына-то как назвала?

Об этом никто из родни даже спросить её не успел, но она ответила князю:

– Владимиром.

Старший брат нежно улыбнулся ей – ещё будучи девочкой, она пообещала, что своего первого сына назовет в честь старшего брата. Он всегда незаметно опекал её, но бывал и строг, так что Анастасия порой боялась его поболе сурового батюшки.

Вот и теперь он будто взял на себя ответственность, говоря от имени всей семьи.

– Шел бы ты домой, княже!

Всеволод сделал вид, что не услышал его слов. Почему он должен идти домой, ежели ему и здесь хорошо? Он всегда чувствовал себя в семье боярина Михаила как среди своих родных и не хотел задумываться над тем, что времена изменились.

В самом деле, не выгонят же его! Он остановил взгляд на Любомире. С младшим он был дружен поболе других. Но что в нем переменилось? Это был ликом тот же юноша… Господи, да у него же нет горба! Братья проследили взгляд князя и заулыбались его изумлению. Мальчишка-то красавчик, оказывается! Да и уж не мальчишка. Семнадцать ему.

– Не хочешь ко мне в дружину идти, Любомир? – спросил князь; ему хотелось говорить вовсе не это, но он решил отвлечь Анастасию от слов Владимира. Он украдкой взглянул на бывшую жену. А почему – бывшую? Разве судьба не вернула ему её?.. А Ингрид… Домой отсылать её, конечно, совестно, но можно отдать за боярина хорошего рода…

В горнице повисла тишина. Князь изумился. Любомир даже не спешит ответить на его предложение. В другое время он прыгал бы от радости.

Любомиру и вправду было лестно предложение князя, но теперь он стал другим человеком. Научился скрывать свои чувства и не визжать по всякому поводу как дворовый щенок.

Понятно, думал князь, Любомир язык проглотил от радости, но почему молчат остальные? Анастасия хмурится. Небось, ревнует. Когда ему у Прозоры неизвестно что почудилось, он готов был не то что хмуриться, избу её в щепки разнести!

От собственного объяснения Всеволод повеселел. Он привык с детства не знать ни в чем отказа. Потому слова Анастасии прозвучали для него как гром среди ясного неба.

– Владимир прав: негоже тебе, князь, у нас задерживаться. Что люди скажут? Да и жену свою не след обижать.

Он оторопело уставился на неё.

– А разве ты не моя жена?

– Теперь не твоя. Так господу было угодно. Не живи, как хочется, а живи, как можется.

Братья Анастасии молчали. Отец молчал. И Всеволод с удивлением понял: они её поддерживают! Какое им дело до Ингрид? А ведь именно её они сейчас защищают. Странные люди…

Тогда он сказал:

– А как же мой сын?

– Родишь себе другого! – твердо сказала Анастасия. – Ты Владимира не видел, привыкнуть к нему не успел – потеря для тебя будет невелика.

И опять одобрительное молчание родни. Что же это получается – бояре выпроваживают князя из своего дома?!

В запале Всеволод не подумал, что Анастасия своим вмешательством избавила его от необходимости произносить слова, которые он уже приготовил. Роковые слова, могущие изменить всю его дальнейшую жизнь. То, что Всеволод подумал, теперь останется втуне. Теперь лебедяне станут толковать, что она выгнала его, потому что разозлилась, приревновала к новой жене…

Князь помялся.

– Иди, Севушка, – прошелестела с подушек боярыня Агафья. – Спаси тебя Христос! Что было, то прошло! Жена у тебя добрая. Хозяйство крепкое. Дружина верная. Чего ещё желать?

Он повернулся и медленно побрёл к двери.

– Взглянуть-то на сына можно?

Анастасия открыла было рот, чтобы ответить отказом, но боярыня опередила её:

– Взгляни, отчего же… Владимир, отведи князя к сыну.

С некоторых пор Аваджи старался не принимать участия в грабежах покорённых народов – нукеры и так отдавали ему десятую часть от своей добычи. Пятую часть всего джигиты передавали в обозы, уходящие в далекий Каракорум. Юз-баши отдавали часть доли тысяцким, те – начальникам туменов, но и самим оставалось достаточно для безбедной жизни по окончании похода.

В доме, куда Аваджи вошел со своими воинами, было чисто, свежо – то есть не пахло пылью, не виднелась паутина, но и никого из хозяев не было. В доме жили совсем недавно, но вот куда жильцы делись? Вряд ли за то время, пока сотня подъезжала к селу, они могли куда-то убежать.

– Может, хозяева спрятались в поруб? – предположил один из нукеров Аваджи; он давно воевал с урусами и знал, что те обычно под избами рыли ямы, где хранили свои съестные припасы.

– Всем селом?

Но и в порубах никого не отыскали.

Аваджи велел выставить дозоры, чтобы никто не помешал его воинам отдохнуть как следует. Он подозревал, что войску понадобится много сил город, который обложили его соратники, не желал сдаваться, и каждый день осады играл на руку оборонявшимся – надвигалась суровая урусская зима.