Лейтенант Томас Селфридж из Сан-Франциско был выпускником Вест-Пойнта 26 лет от роду. В его родословной было двое знаменитых военных – его полные тезки, родной и двоюродный дедушки, оба – контр-адмиралы. Двоюродный дед Томас Селфридж в 1870 году был морским офицером, ответственным за инспектирования перешейка в Центральной Америке для определения места строительства канала, который должен был соединить Тихий и Атлантический океаны.

За короткое время лейтенант Селфридж стал одним из самых компетентных и осведомленных экспертов по авиационным вопросам в Вооруженных силах США. Это был высокий, симпатичный и представительный мужчина. Он был назначен членом Управления по аэронавтике войск связи. Кроме того, Селфридж был членом Ассоциации воздушных испытаний, которую создал и которой руководил Александр Белл. Его целью была разработка летательных аппаратов, и это особенно беспокоило Орвилла. В письме Уилбуру он рассказал, что молодой человек хорошо образован и обладает ясным умом, но почти наверняка шпионит на Белла и его ассоциацию. «Я не доверяю ему ни капли».

«Селфридж прилагает за моей спиной все усилия, чтобы причинить нам максимальный ущерб, но изо всех сил притворяется дружелюбным», – написал Орвилл отцу. Ему нелегко было согласиться с тем, что рядом с ним во время полета будет сидеть такой человек.

Кроме того, Селфридж весил больше 79 килограммов, то есть был тяжелее всех, кто летал с Орвиллом до сих пор. Но, будучи членом оценочной комиссии, он, безусловно, имел право на полет, поэтому Орвилл дал свое согласие.

Чрезвычайно довольный, Селфридж снял шинель и форменную широкополую шляпу, передал их приятелю и занял свое место рядом с Орвиллом, одетым в свой обычный темный костюм, рубашку с накрахмаленным воротничком, черный галстук и кепку из шотландки.

Чарли Тэйлор и Чарли Фернес крутанули винты, чтобы запустить двигатель, и в 17.14 самолет устремился вниз по направляющей. Как показалось наблюдателям, он поднялся в воздух чуть медленнее, чем обычно. Около 9–15 метров он почти «полз» по траве, после чего начал набирать высоту.

Когда самолет достиг дальнего конца поля, высота составляла около 23 метров. Войдя в первый поворот, он полетел в обратном направлении, сохраняя высоту около 30 метров.

«Было заметно, что лейтенант Селфридж пытается что-то сказать мистеру Райту, – говорилось в репортаже "Вашингтон пост". – Было видно, что его губы шевелятся, лицо обращено к авиатору, который смотрел прямо перед собой, а поза выглядела напряженной».

Самолет сделал над плацем три круга на скорости 64 километра в час. На четвертом повороте, направляясь в сторону Арлингтонского кладбища, Орвилл немного сбавил скорость, и казалось, что все идет хорошо.

Но затем, как раз когда самолет проходил над «воздушным гаражом» (ангаром), зрители вдруг увидели, как от «Флайера» отлетел фрагмент довольно больших размеров.

«Это кусок винта», – крикнул один из офицеров.

Позже Орвилл описал звук, который он внезапно услышал, как «легкую дробь» позади него, в хвостовой части самолета. Быстрый взгляд назад ничего не дал, но Орвилл убрал газ и пошел на посадку.

На высоте 38 метров раздалось два громких хлопка и началась «ужасная тряска». Орвилл выключил двигатель, надеясь спланировать на землю. Он потянул на себя до максимума рычаги управления, но это не дало никакого эффекта. «Машина клюнула носом и с огромной скоростью устремилась к земле».

Было слышно, как лейтенант Селфридж, который до этого не издал ни звука, негромко вскрикнул: «О! О!»

Стоявшие внизу в ужасе наблюдали, как самолет перевернулся и стал падать на землю «подобно птице, подстреленной на полной скорости», как описал это Орвилл.

Он ударился о землю с огромной силой, подняв облако пыли. Полдюжины военных и репортеров, а также Чарли Тэйлор побежали на помощь, впереди скакали три кавалериста.

Орвилл и лейтенант лежали ничком, зажатые забрызганными кровью обломками. Орвилл был в сознании, но стонал от боли. Селфридж лежал без сознания, на его лбу была глубокая рана, лицо залито кровью.

Вокруг места крушения началась страшная суматоха. Офицеры выкрикивали приказы, гудели автомобильные гудки. Сотни людей из толпы, бежавших сломя голову, были остановлены кавалеристами. Было слышно, как один из них закричал: «Если они не остановятся, отгоните их!»

Несколько военных врачей и доктор из Нью-Йорка, оказавшийся в толпе, делали все, что в их силах, чтобы помочь пострадавшим, пока не прибежали санитары с носилками и не отнесли их в госпиталь базы, расположенный у дальнего конца плаца.

Один из репортеров писал, что видел, как Чарли Тэйлор наклонился и ослабил воротничок рубашки и галстук Орвилла, после чего, отойдя и прислонившись к разбитому самолету, зарыдал, как ребенок.

В толпе, собравшейся у госпиталя с наступлением вечера, стояли Чарльз Флинт и Октав Шанют.

Новости из госпиталя поступили, лишь когда совсем стемнело. Орвилл был в тяжелом состоянии, у него были сломаны нога и бедро, а также четыре ребра, но он должен был выжить. А лейтенант Селфридж скончался, не приходя в сознание, в 20.10 в результате перелома основания черепа. Он стал первой в истории жертвой катастрофы летательного аппарата, оснащенного двигателем. Выступая от имени войск связи, майор Джордж Скуир говорил о лейтенанте Селфридже как о блестящем офицере, перед которым открывалась прекрасная карьера.

Однако никто из ставших свидетелями полетов Орвилла в прошедшие дни не мог сомневаться в том, что проблема воздушной навигации решена. «Даже если мистер Райт никогда больше не сядет в аэроплан, – сказал Скуир, – то, что он сделал в Форт-Майере за последнюю неделю, обеспечило ему место в истории как человеку, продемонстрировавшему всему миру, что полет с двигателем несомненно возможен».

О том, что пассажиром Орвилла в тот день мог стать Теодор Рузвельт, не упоминалось.

Телеграмму из Форт-Майера доставили в дом 7 по Хоторн-стрит сразу после возвращения Кэтрин из школы. Епископ Райт был в Индиане, где участвовал в церковной конференции.

У нее не возникло вопроса, что она должна делать. Она немедленно связалась с директором школы, рассказала о том, что случилось, и сообщила, что берет бессрочный отпуск. После этого быстро собрала и упаковала одежду, которая, по ее мнению, могла понадобиться, и успела на последний поезд в Вашингтон, отходивший в десять часов вечера.

Епископ Райт тоже узнал новость, но из того немногого, что он написал в своем дневнике, нельзя понять, насколько он был встревожен или потрясен. Тем не менее он отпросился с конференции и без промедления возвратился в Дейтон. Уже оттуда он написал Орвиллу, и понятно, что он сделал это от всего сердца.