С Ахметом его познакомил подполковник внутренних войск, в одну из первых поездок на Северный Кавказ в период скоротечного перемирия. Ахмет приехал с вооруженной группой, и Петряев своим цепким глазом не мог не заметить, как покровительственно он себя вёл. По-русски говорил без акцента, но неохотно, а в остальном был обычным головорезом. Вторая их встреча состоялась уже по конкретному делу: Ахмет привёз в условленное место первого заложника. Получил деньги, коротко сказал: «Буду информировать о новых заказах». Кто бы сомневался, что они будут. Валерий Николаевич без колебаний включился в процесс. Своих надо возвращать. И понеслось! Предметами сделок становились бизнесмены, журналисты, общественные деятели, директора предприятий – все, за кого семьи были в состоянии выложить крупную сумму. Позже это стало и задачей Петряева: найти тех, кто способен за короткий срок собрать деньги. Тут промашек быть не могло: на кону стояли не только его имя, но и жизнь.

Однажды, забирая из плена сына крупного коммерса, Петряев обратил внимание на часы Ахмета. Четверть миллиона баксов на руке бандита – вот уж точно, кому война, а кому мать родна. Кем ты был до этой заварухи – пастух горного аула? Нет, чем больше Валерий Николаевич общался с Ахметом, тем больше уверялся, что вырос он не в горах, а в средней полосе России. Ему становилось всё труднее выносить этот больной взгляд. По часам стало ясно: ставки выросли. Петряев чуял, что однажды не пронесёт – и он сам со всей своей смешной охраной окажется в плену, и никто не поможет, никто. А выплывут на свет его «комиссионные»?

Но как же удачно всё потом перевернулось, как сложилось одно к одному! Ахмет первым подставился, глупее не придумаешь – добровольно пришёл в наспех расставленный капкан, что наркота с людьми делает! Валерий Николаевич лично приехал на место, сам сделал контрольный, закрыл и этот счёт. А часы – то ли из бахвальства, то ли из туземного суеверия про силу поверженного врага, а может, просто от бесконтрольной жадности, приступы которой были иной раз сильнее похоти, – часы он забрал себе. Его совсем не смутило, что это часы мертвеца, он тут же назначил их талисманом своей кощеевой везучести. И что теперь? Является мне тут, сколько лет-то прошло?

Охранник вышел из будки, обернулся в сторону террасы. Обычная кислая рожа бородатого сторожа.

– Видно, важный разговор нам предстоит, раз ты меня так терпеливо ждёшь. – Арег маленькими глотками пил воду, наблюдая за Петряевым.

– Разговор важный, не скрою. – Уголок нижней губы слегка подрагивал. – Но и передышка всем нужна, согласись. Пообедаешь?

– Рано пока для ланча. Как Альбина? Стёпа?

– Неплохо. На море сейчас загорают, в Сочи.

– Стёпе ведь в школу в этом году?

– Да. – Петряев улыбнулся. – Смышлёный пацан растёт. Я в его годы и половины не знал, что он знает. И шустрый! Уже на дзюдо пошёл. – Валерий Николаевич довольно потёр руки. – А твои?

– Мои в Лондоне. Гурген заканчивает магистратуру, София с ним сейчас.

– Ты когда последний раз «за стеной» был?

Петряев решил начать издалека. Он знал, что Арег и главные редакторы крупных медийных холдингов вчера ходили на закрытое совещание в Кремль. Но пока ничего не просочилось.

– Вчера и был. – Арег глядел прямо на Петряева. – Дежурная встреча, руку на пульсе подержать. Всё спокойно, не переживай.

– Да я не о себе переживаю. Ты же мне не просто партнёр – друг! Мы сейчас всей страной что? Отрабатываем патриотизм. А если семья в Лондоне? Сын там, жена? Вопросов к тебе не возникает? Прикрыть не надо?

Арег нахмурился.

– Патриотизм, Валера, для меня не пустой звук. И не место проживания моей семьи. О родине можно красиво и много говорить. Армяне это любят и умеют. Но оставаться при этом чужим для неё. Я не просто генетически связан со своим народом, азгом, родом. Армяне – народ, рассеянный по миру. Но от этого он со мной всегда, каждое мгновение жизни. «Раса в крови, а не в цивилизации».

«Неудачное начало», – подумал Валерий Николаевич, а вслух сказал:

– Слышал я про патриотизм «малой нации», хоть и не кончал всяких там ваших иностранных эмбиэйев, – не удержался он, тут же подумал, что зря сказал, продолжил: – Согласись, это понятие устаревшее, искусственное. Это, в конце концов, покушение на твою индивидуальную свободу! Больше того скажу: ограничение твоих прав! Такой патриотизм мешает вхождению личности в большой мир, это все равно что провинциальный комплекс неполноценности… Нет, нет, дай мне договорить. – Петряев глотнул виски. – Хоть, как ты говоришь, раса в крови, а не в цивилизации…

– Это не я, это ваш Розанов говорит, – вставил Арег.

– И тем не менее, – немного сбился Петряев, – я считаю, что ты давно перерос этот детский патриотизм. Ты выше этого! – Он самодовольно откинулся на стуле.

– Валера, дорогой, ты не на трибуне, – тихо сказал Арег. – Я скажу, как думаю. В твоём понимании патриотизм значит родина для личности, а не личность для родины. Россия для тебя, что безвольная баба. Прилюдно ты восхваляешь её, показываешь со всех сторон, бьёшь себя в грудь, говоришь, как любишь, как защитишь, как не дашь на растерзание врагам. А потом, в темноте – сам же грабишь, насилуешь, все соки выжимаешь. Разве не так?

– Ты палку-то не перегибай, – процедил Петряев.

Валерий Николаевич побарабанил по столу.

– А помнишь, с чего всё началось? – Петряев изобразил улыбку. – Что мы тогда гуляли? Корпоратив такой не слабый был? – Арег молчал. – У меня сцена до сих пор перед глазами. Так и вижу, как та певичка нахлебалась водяры и решила станцевать на столе. Да с этого стола и гробанулась. А потом встала и давай отплясывать как ни в чём не бывало, а рука не в ту сторону смотрит, как нога у кузнечика. Помнишь?

– Помню. Ты тогда позеленел весь от ужаса.

– Было, не скрою. А кто б не позеленел? Зомби-апокалипсис настоящий, и главное, на меня как попрёт! – Петряев рассмеялся и сразу оборвал смех. – А всё твои таблеточки. Испугаться-то я, может, и испугался, но сразу смекнул, кто у нас эти таблетки с руками оторвёт. Было?

Арег неохотно кивнул. Помолчали.

– Слышал, ночью неполадки были с четвёртым перевозчиком? – спросил Петряев.

– Улетели в кювет, – ответил Арег, – дождь сильный. Потерь по товару никаких.

– А стреляли по кому? – мирно поинтересовался Валерий Николаевич.

– Я всё уладил, Валера, – сказал Агаджанян. – Не беспокойся. Персоналу сделан… скажем так, выговор. История никуда не попадёт. Не у одного тебя связи, Валера.

– Шумихи не будет?

– Её нет, как видишь. Нам обоим нужна тишина. Тишина и есть.

– Но из ментовки к тебе приходили. – Петряев выжидательно смотрел на Арега.

– Это по другому делу.

– Знаю. Секретарша твоя неаккуратно умерла. Я, как видишь, руку на пульсе тоже держу. – Петряев удовлетворённо хмыкнул. – Дело в ближайшее время закроют, мента этого настырного уберут. Хрущ мне обещал. А он мне должен, так что не сомневайся. Неплохое у тебя прикрытие, Арег, жаль, мало ценишь.