Определившись с выбором и оставив автомат на диване, Михаил отворил дверь и вернулся за Татьяной в однушку только для того, чтобы в голос выматериться от вставшей перед глазами картины: ясная девица в грязной и мокрой одежде лежит без сознания на полу, а под ней начинает расплываться тягучая лужица крови.

* * *

Опершись на самодельный костыль, Татьяна долго решала, куда ей направить стопы: на кухню, откуда тянуло щекотящим ноздри запахом, на балкон или остаться в постели. Нет, хватит, она и так належалась на три жизни вперёд. Сколько можно? Решив не мешать Михаилу и не создавать ненужную толкотню, девушка вышла на балкон, с которого в былое время открывался замечательный вид на реку и набережную. Вид и сейчас был неплох, насколько хватало глаз простиралось блестящее на солнце море. Дующий с юга ветер гнал перед собой пенные барашки волн, проносящиеся над бывшей набережной и кафешками, скрывшимися под мутной водной гладью.

Отставив в сторону костыль, Татьяна всем весом навалилась на пластиковый подоконник балкона, скрывавший под собой железные перила. Хорошо, что течение унесло весь мусор и можно представить себя на необитаемом острове наедине с любимым человеком. В принципе, они и так на необитаемом острове, неприступной скалой торчащем из реки, бьющей волнами в окна третьего этажа.

Сбылась мечта идиотки. Горечь разлилась по бледному лицу красавицы, изогнув линию губ кончиками вниз и выступив солёными каплями в уголках глаз. Нет, не о таком острове она мечтала, да и попадание на него грезилось иным, а не на гребне грязной волны, полной мусора, веток и всякой падали. Татьяна чудом не захлебнулась, попрощавшись с жизнью, когда, влекомая потоком, напоролась бедром на острую арматуру, торчащую из стены на уровне второго этажа. Боли она не почувствовала, просто пришло осознание, что всё, жизненный путь, не успевший нормально начаться, сейчас завершится. Нет за ним ничего, только пустота! От охватившего её отчаяния и бессилия что-либо сделать она чуть не утопила себя и Михаила, сумевшего выгрести к ней. Миша, захватив в кулак её куртку, оттолкнулся ногами от стены.

Понятно, что в тот миг он действовал не думая, руководствуясь одними инстинктами выживания, но нежную девичью душу грел факт осознания: ей нашлось место среди них. Бояров её не бросил, рискнув собой и сумев избавить обоих от гарантированного свидания с апостолом Петром у ворот рая. Таня уж точно отправилась бы на небеса. Рваная рана бедра и вывих стопы – это малая плата за возможность жить и обрести своё маленькое счастье. Пусть такое: инвалидное, цинично обрубленное наводнением, апокалипсисом и трагедией всего человечества. Эти ростки нежности и привязанности к Михаилу, проросшие в её душе, она не отдаст никому, тщательно лелея и оберегая невесомую общность, возникшую между ними и зовущуюся любовью.

Когда-то сказочно давно, в недостижимой прошлой жизни, мама Татьяны не уставала повторять, что дочке нужен взрослый мужик, крепко стоящий на ногах. Неоперившихся юнцов она быстро загонит под каблук или, что более реально, поломает им психику своим характером, уж больно сильная и самостоятельная личность выросла из голенастой непоседы с двумя хвостиками и вечно расцарапанными коленками. Такая дева и между глаз зарядить может, учитывая семь лет занятий карате. Положить такой палец в рот – гарантированно лишиться головы. Мама обладала житейской смёткой с талантом глядеть вглубь и видеть невидимое. Интересно, что бы она сказала сейчас?

Татьяна иронично и несколько опустошённо улыбнулась, по бархатной коже щеки прокатилась и сорвалась вниз хрустальная капля слезинки. Ничего, очевидно. Нет больше ни мамы, ни отца… Но мама и папа несомненно бы порадовались за неё. Пусть от Михаила лишний раз не дождаться проявления чувств и нежности, пусть у той же расчёски порой эмоциональный диапазон шире, чем демонстрирует его каменная физиономия, но за его спиной ощущаешь себя как за каменной стеной. Разве нельзя не влюбиться в такого человека?

«Акела» – наградил Михаила новым прозвищем острый язык Солнцева. Папахен Акела, воздев к солнцу указательный палец, добавлял Антон, раздавая бандарлогам подзатыльники и наряды на день. А что, новое погоняло необычно шло поседевшему после болезни мужчине. Оно показывало его внутреннюю суть: суть вожака, держащего вольную стаю под железной лапой. Сам обладатель претенциозного прозвища безразлично относился к плодам народного вдохновения и выдумывания образных ярлыков, суля познакомить со взглядом удава Каа и железной лапой любого обитателя джунглей, который мелкодушно решит отлынивать от работ.

Татьяна, будто боясь оказаться застигнутой за чем-то постыдным, воровато оглянулась и прислушалась. Колдуя на кухне, Михаил что-то негромко напевал, жаль, из-за плеска волн внизу и шума деревьев не разобрать слов.

Вроде и знакомый мотив, но вспомнить песню не получалось. Бу-бу, бу-бу-бу…

Бу-бу-бу, – с неумолимой мерностью метронома застучала кровь в висках, совсем как в тот день, когда они ввались в однокомнатную квартиру на шестом этаже. Под звуки тамтама, бьющего в голове, и тяжёлое дыхание, отдающееся эхом в ушах, Таня упорно перебирала ногами, вцепившись в Михаила, как в спасательный круг, и не чувствуя боли. Она не видела ничего вокруг, только часть мужской спины и плеча, всё зрение у неё тогда сошлось на этих частях тела, затянутых в камуфлированный костюм. Куда и зачем они, пыхтя на весь дом, поднимаются, ей было всё равно, главное, подальше от воды.

Уже позже, оставшись одна и плюхнувшись без сил на венский стул в зале, она позволила себе расслабиться, не заметив подступившей тьмы. Просто закрылись глаза и захотелось поспать. Неожиданно прыгнувший вверх и стукнувший по лбу ламинат воспринимался избавлением от мучений, а не злой досадой. Очнувшись голой в постели, источающей затхлые ароматы слежавшегося белья, перемешанные с духом крепкого алкоголя, Татьяна сначала испугалась, попытавшись выбраться из мерзкого лежбища, но мозолистая рука, прижавшая её к простыням, и грубый голос Михаила, требующий угомониться и не мешать ему, странным образом успокоили девушку.

– На вот, солнце моё, выпей. – Татьяна сконцентрировала взгляд на кружке с весёлым зайчиком, нарисованным на боку.

– Что здесь? – От зайчика на милю окрест шибало спиртом. Видимо, добре наклюкался косой.

– Коньяк. Пей. Потом закусишь. Ну, пей, давай, не морщись.

Татьяна послушно выпила и закашлялась. В желудке взорвалась атомная бомба, в голове зашумело.

– Молодец, – скупо улыбнулся Михаил, укладывая вымоченную в чём-то тряпку на правое бедро девушки. – Сейчас отмочим и сменим повязку. Терпи, будет больно. – Не дожидаясь встречного вопроса, он добавил: – Ты арматурой бедро порвала, рыбка моя золотая, а когда со стула навернулась, умудрилась плавничок вывихнуть. Голеностоп