Усталые, мы сидим на станции и ждем поезда на Лондон. Эмили положила голову на плечо Клаудио. Она держит белый бумажный пакет с морскими камушками, которые она собрала для своих племянниц и племянников, которые, очевидно, весьма многочисленны. Перед самым отходом поезда мы слышим на платформе хриплый смех и крики, и четверо мужчин запрыгивают в наш вагон. Они очень пьяны и похожи на солдат в увольнении, особенно двое – один с усиками, а второй – с короткой стрижкой.

Все настораживаются, когда эти люди заходят в вагон. Они шумно выкрикивают непристойные комментарии в адрес двух проходящих мимо девушек с рюкзаками, приглашая их к себе в купе. Девушки смотрят так, будто приглашение прыгнуть в яму с тараканами было бы для них приятнее, и спешат пройти мимо.

Поезд трогается, а эти типы все никак не уймутся. Отвратительный смех и однообразные непристойности звучат так громко, что не замечать их невозможно. Кое-кто закрывает глаза и делает вид, что спит. Предметом веселья компании становится то, что сидящий впереди них человек лыс. «Смотрите – Коджак[75]! Эй, вареное яйцо, лысый, ты оглох, что ли?» Они угрожают пареньку, везущему по вагону тележку с сэндвичами, потому что у него нет пива, которого они хотят. «Бей ирландцев!» – кричат они ребенку лет десяти, на котором надета футболка с ирландской эмблемой. Говорить становится невозможно. Мы пытаемся обменяться несколькими словами, но назойливый шум, визгливый смех и бесконечные сальные шутки делают это невозможным.

– Qué son asquerosos los ingleses a veces[76], – спокойно шепчет мне Клаудио. Это правда. Англичане, способные проявить такие хорошие манеры и изящество, способны и на большие достижения в бессмысленном насилии и хамстве, причем это не связано с их социальным положением.

В Латинской Америке – на континенте с высоким уровнем бедности, жестокости и насилия – вас вполне могут ограбить и ударить ножом, но лишь с целью наживы. Латиноамериканец может пить всю ночь на крестинах, а на рассвете подраться с кем-то почти ему незнакомым. Однако такое вот дегенеративное поведение, столь не вяжущееся с благовоспитанными супругами, играющими на берегу с детьми и собаками, настолько чуждое мелким любезностям, мягкому обаянию, которое делает жизнь в этой сумрачной стране более сносной, эти нарочитые травля людей и вульгарные выкрики являются типично английскими.

– Мне нужно в туалет, – шепчет Эмили.

Чтобы попасть в туалет в конце вагона, нужно пройти мимо этих людей.

– Может быть, потерпишь? – спрашивает Клаудио.

Эмили качает головой.

– Я пойду с тобой, – предлагает он, но она снова качает головой.

– Все будет в порядке.

Эмили пробирается вдоль вагона и проходит мимо мужчин, которые не обращают на нее внимания, потому что воют от хохота, вспоминая какой-то веселый случай из своей загородной прогулки, несомненно очередное унижение кого-нибудь несчастного, который попался им на пути. Я немного успокаиваюсь и смотрю на пролетающий за окном сельский пейзаж и синеву темнеющего неба. Надвигается ночь.

– Рыжая! Эй, рыжая, иди сюда ко мне на колени! – Мужчины увидели Эмили, возвращающуюся из туалета. Она неловко и мучительно улыбается, стараясь не обращать на них внимания.

– Рыжая, а у тебя на лобке такого же цвета волосы? А? У тебя рыжие волосы на лобке? Давай, покажи нам.

Они выставляют в проход ноги, так что Эмили приходится перешагивать через них. Поезд трясет, она спотыкается и вынуждена опереться на сиденье. Мужчины улюлюкают. Клаудио встает.

– Я только помогу ей, – говорит он спокойно.

Дело скверное, я уверен, что из-за вмешательства Клаудио все станет гораздо хуже – им только того и нужно. Через мгновение Эмили пройдет дальше, а они, наверно, перестанут издеваться или найдут для издевки кого-нибудь другого. Но я понимаю, почему Клаудио не может промолчать.

– А ну-ка заткнитесь! – обращается к ним Клаудио. Он протягивает Эмили руку и проводит ее мимо наглецов. Один из мужчин встает.

– Что ты сказал?

Я встаю и иду по вагону.

– Послушайте, не будем ссориться. Просто…

– Заткнись, сучка.

– Давай, Люк, влепи глупой сучке, – подзуживает своего дружка один из сидящих.

– Так, – произносит Клаудио с видимым спокойствием, которое может как привести в ярость, так и смутить его противника. – Если ты скажешь моей невесте еще хоть слово, я тебя убью. Или искалечу. И твоих дружков заодно.

Остальные пассажиры упорно смотрят перед собой или делают вид, что спят. Хулиган удивленно уставился на Клаудио, и Клаудио спокойно встречает его взгляд. Внезапно в вагон входит кондуктор, проверяющий билеты. Это крупный мужчина, который сразу понимает, что происходит.

– Ну-ка, все сели, и чтобы больше этого не было. Или я сейчас сообщу по радио на следующую станцию, и вас встретит полиция. Решайте сами.

Он не делает какого-либо различия между нами, но я знаю, что он обращает свои слова к четырем наглецам.

– Поди сядь на диету, ты, жирный козел, – говорит один из мужчин, но очевидно, что они не станут сейчас затевать драку.

– Давайте, – продолжает кондуктор. Я замечаю на лацкане его форменного пиджака значок профсоюза, и это меня почему-то успокаивает. – Сядьте на свои места. Если вы тут устроите какие-нибудь беспорядки, я вызову полицию. Садитесь, пейте свое пиво и оставьте людей в покое.

– Да пошел ты, кусок сала! – говорит Люк. Вдруг, к моему удивлению, со своего места поднимается крашеная блондинка средних лет с толстыми золотыми цепочками.

– Меня от вас тошнит, – заявляет она. – Вы омерзительны. Нам пришлось слушать вас с самого Брайтона. Был бы жив мой муж, он бы вам показал. Вы не мужчины, а сопляки.

– Ты своего мужа запилила до смерти? – спрашивает один из мужчин, но заметно, что баланс сил решительно изменился против них.

Мы возвращаемся на свои места, а кондуктор садится в конце вагона. Не прекращается поток оскорблений и дурных шуток: относительно рыжих волос Эмили – «спорим, у нее в вибраторе батарейки „Duracell», веса кондуктора – «у нас тут в вагоне долбаный пятый телепузик» и покойного мужа этой женщины – «наверно, он помер, когда наделочки и увидел ее рожу». Но их смех стал более вымученным и менее торжествующим, и в Ист-Кройдоне они выходят без потока ругательств, к которому все уже приготовились. Женщина, которая выступила, смотрит на Клаудио и улыбается ему.

– Ловко ты его припугнул, – обращаюсь я к Клаудио, когда поезд пересекает Темзу – «Я убью тебя…»

– Я не шутил. Меня перестали задирать в школе после того, как я усвоил простой урок. Никакая боль, которую они могли мне причинить, не была хуже страха и унижения быть постоянной жертвой. Поэтому я дал обидчикам понять, что умру, но постараюсь убить их, если это понадобится. Я буду нападать на них, пока стою на ногах, и им придется избить меня до потери сознания, чтобы остановить. А потом я снова нападу на них. Единственной альтернативой для них было оставить меня в покое, что они в конце концов и сделали.