Она подчинилась.

Ванграп взмахнул мечом и рассек девушку поперек на две части.

— Теперь вам будет легче ее делить.

Линко отвернулся.

Подошел Тирско и присел рядом на скамью.

— Вот так, брат Линко… — зачем-то сказал он и поднес флягу: — Хочешь хлебнуть?

Линко кивнул. Тирско осторожно влил ему в рот немного меда. Напиток приятно горчил полынью, и его запах напоминал о разогретых летним солнцем дюнах на западном берегу Самбии.

От нескольких глотков из фляги Тирско Линко заметно полегчало. Грудь, казалось, расправилась, и дыхание уже не давалось так болезненно. Он даже смог приподняться и самостоятельно сел, прислонившись к бревенчатой стене. Только колокольный звон медью отдавался в голове.

— Ну, ты прямо совсем молодец, — сказал, вставая, Помандо. — Посиди-ка пока здесь с Линко. Мне нужно на стену.

— Где мы? — спросил Линко.

— В Вилаве, — сказал Тирско, протягивая ему флягу.

— А зачем бьют в колокол?

— Видишь ли, брат Линко, Налубе нас все-таки нашел и запер здесь. Их там, за стенами, видимо-невидимо. Ночью они, конечно, не полезут, понимают, что тут сидят не пилигримы из Алемании, да и зачем им лезть? Они знают, что и мы до утра не высунемся. Ванграп приказал звонить в колокол — может, кто из орденских братьев услышит, придет на подмогу.

— А если никто не услышит? Сколько мы будем здесь сидеть?

— Ну, это не нам с тобой решать. Об этом пусть Ванграп думает. Он — князь, ему ума больше дано. Да ты не переживай, долго сидеть не будем. Налубе утром пойдет на приступ. Не думай об этом. На, лучше хлебни еще.

— Постой, мы же в Вилаве.

— В Вилаве, точно. Сам догадался?

— Тут из колодца должен быть подземный ход.

— Думали уже об этом. Налубе как услышит, что колокол стих, тут же начнет рыскать по окрестностям. А у нас четверо раненых, да ты вот еще занемог. Да на двадцать три воина только пятнадцать лошадей. Быстро уйти не получится. А в поле нас Налубе в корм для свиней нарубит, и охнуть не успеешь. Так что, сиди, брат Линко, отдыхай, пока колокол звонит.

Они помолчали, прихлебывая из фляги. Потом Линко попробовал встать. Получилось.

— Ты куда это собрался? — спросил Тирско. — Не на стены ли? Сидел бы уже. Там пока и без тебя воинов хватит.

— Мне нужен князь.

Ванграп сначала его и слушать не хотел.

— Такого не было и никогда не будет, чтобы я своего витинга оставил.

— Князь, я уже не жилец, — сказал ему Линко. — Мне, так или иначе, до Бальги не добраться.

Он кашлянул и сплюнул на землю сгусток крови.

— Я и стою перед тобой только потому, что пьян. А протрезвею — тут мне и конец. Позволь хоть умереть с мечом в руках. Не хочу перед смертью видеть монахов в душной келье.

Ванграп отвернулся, постоял в раздумьях и позвал Тирско.

— Отдай Линко одну из своих фляг и помоги подняться на колокольню.

Потом повернулся к витингам.

— Уходим через колодец. Поманда, собери витингов со стен. Хельмерик, всех лошадей зарезать. Да посмотри, чтобы люди напились крови вволю. Раненым — в первую очередь. Виссамбр, готовь раненых.

В лесу было много снега, и идти пришлось след в след.

Чтобы обмануть Налубе, уходили не на запад, к Бальге, а прямо на юг, в Бартию к Гирдаве, там правил верный Ордену молодой князь из рода Рендалов.

Пока шли, все время оборачивались назад на звон колокола. Примерно через орденский час[98]ближе к полуночи небо позади на севере окрасилось в оранжево-алый цвет пожарища. Налубе все-таки решился на ночной штурм. Заметив зарево, все, как по команде, встали. Потом колокол прозвучал в последний раз. Не услышав очередного удара, долго прислушивались. Наконец поняли, что больше колокол не зазвучит. Кто-то из немцев вслух произнес молитву. Кто-то из витингов в бессильной ярости скрипнул зубами.

Ванграп — Альбрехт фон Эбур — десять дней подряд не снимал кольчуги. Вши донимали нещадно, а подшлемник вонял не меньше конской попоны. Однако ванну принять он не успел, хотя кнехты налили воду в дубовый чан. Вызвал магистр.

В зале для церемоний уже были рыцари, слушавшие сбивчивый рассказ мальчишки, сына поселенца из Лохштедта.[99]Только вчера оттуда прибыл гонец с известием, что в районе Шоневика видели скопление вооруженных самбов. Рыцари замка решили напасть на них неожиданно и немедленно выступили к поселку, оставив для охраны замка только одного из братьев с десятком кнехтов. Теперь же выяснилось, что лазутчик из крещеных самбов, который донес о скоплении язычников, на полдороге сбежал. Крестоносцы, почуяв неладное, спешно повернули назад, к Лохштедту, в котором уже шла к тому времени резня.

Отряд у самых ворот встретила засада, и со стен на них посыпались копья и камни. Мальчишка бежал в тот момент, когда братьям удалось ворваться в замок и бой шел уже на площади, перед замковой капеллой. Самбы превосходили гарнизон замка во много раз. По словам мальчишки, они наводнили Лохштедт и его окрестности. Мать мальчика вместе с другими женщинами заперлась в башне форбурга. Они собирались поджечь ее, если пруссы одержат верх. Мальчик не сомневался, что так и случилось, пока он на рабочей кляче добирался к магистру Ордена.

Фон Хиршберг был в ярости. Самодовольное чванство некоторых братьев и послушников Ордена доводило его до исступления. Оставить Лохштедт беззащитным перед ордой варваров! Слишком многим эта война все еще кажется веселой авантюрой. Легкой прогулкой, этакой веселой безопасной охотой на диких туземцев. Он покосился на фон Эбура.

— Ваши соотечественники слишком коварны, упрямы и опасны, чтобы их можно было считать животными, как это водится у некоторых из нашей братии.

— Мое отечество — святая Церковь, — угрюмо сказал Ванграп.

Магистр не любил пруссов и не доверял даже тем из них, кто, как Ванграп, служил делу Ордена. Но к прусскому барону благоволил его крестный — Пеппо фон Остерн — гроссмейстер Ордена, и с этим приходилось считаться всем. К тому же Хиршберга, как многих, смущал крутой нрав вождя и свирепость преданной ему личной охраны — свиты, состоявшей большей частью из самбов, натангов и прочих «дикарей», перешедших на службу Ордену вместе с ним.

Он скривился, что-то хотел сказать, но передумал и только махнул рукой.

Светало, когда подходили к Лохштедту. Но еще задолго до этого сквозь морось над кронами деревьев было видно зарево. Их встретила дымящаяся восточная башня форбурга. Торчали печные трубы, и выла обезумевшая собака. По пепелищу ходила, раскачиваясь из стороны в сторону, простоволосая босая женщина с грудным ребенком на руках. Лошади храпели — приходилось пробираться через горы трупов, наваленных в замковых воротах.