А ведь они думали, что Система неразумна. Были уверены в этом. И неоднократно в этом убеждались, глядя, как она слепо выбирает один из предложенных вариантов или ждет их выбора.

Как тогда, когда они выбирали между Африкой и Австралией. Австралия даже была предпочтительней – отдаленность, изолированность.

С Африкой пришлось возиться, ставить Территорию так, чтобы отделить Азию от Африки...

А Система терпеливо ждала.

Старший закрыл глаза и лег на пол. Нет смысла держаться за жизнь. Руки скользят, пальцы разжимаются, а сердце отказывается работать.

Нет смысла...

И не было.

– С ума сошел? – закричал Младший, падая на колени возле него.– Куда ты с подводной лодки денешься!

Медпакет прижался к предплечью Старшего.

– Дезертировать решил? – уже немного спокойнее спросил Младший, увидев, как разглаживаются складки на лице больного.– Дыши, я рядом. Рядом...

– Нужно поговорить с Грифом,– еле слышно сказал Старший.– О той девочке, что с ним...

– Молчи и дыши,– потребовал Младший.

– Нет, ты не понял.– Старший открыл глаза.– Не понял... Это в ней все дело... Понимаешь? Я тебе не говорил... Ведь в Крыму не его пытались убить... Не он был главным... Девчонка... Эта Маша...

В Крыму не его пытались убить... Не он был главным... Девчонка... Эта Маша...

Гриф вскинулся, вырываясь из липкой паутины кошмара.

Эхо все еще звучало в комнате: «Не он был главным... девчонка... убить...»

В комнате или у него в голове?

В Крыму не его пытались убить...

Гриф встал из кресла, подошел к Машиной кровати. Девочка спала. Именно спала, подложив руку под щеку, а не застыла в мертвенной бледности приступа.

Нужно что-то решать, подумал Гриф. Завтра она снова потребует идти и спасать Лукича.

И завтра Гриф согласится. Согласится.

И что-то мягкое и теплое скользнуло по сердцу Грифа, словно одобряя его решение, подтверждая его правильность.

Завтра все будет хорошо, проплыло в сознании Грифа, когда он вернулся к себе в кресло. Завтра все будет хорошо.

Старший уснул. Младший сбегал в одну из свободных спален, принес подушку и одеяло.

Сволочь, сказал Младший, соскочить решил. Сволочь, повторил он тихо, чтобы, не дай бог, не разбудить спящего.

А обо мне ты подумал, спросил Младший и поправил одеяло. Как же я без тебя?

Утром Лукичу позвонил Касеев.

– Привет,– сказал Лукич вполголоса и оглянулся на кухню – Алена готовила завтрак.

– Мне сейчас перезвонила Быстрова.– Голос журналиста был глух и бесцветен, словно надоело все Касееву безмерно.– Через сорок минут мы с ней встречаемся на выезде из города. Все остается в силе, с ней едут менты и кто-то из прокуратуры...

– Понятно...

– Мы у вас будем часа через два...

– Через три, не раньше,– у нас снега навалило.– Лукич попытался глянуть в окно, но оно за ночь замерзло.– И мороз.

– Значит, через три...– сказал Касеев.– Вы решили?..

– Интересуешься, будет кино про войну или нет? – усмехнулся невесело Лукич.– Не будет.

– Если надумали исчезнуть, придется выбросить свой телефон. Его местоположение можно...

– Даже в выключенном состоянии,– оборвал журналиста Лукич.– Не учи отца это самое... За предупреждение – спасибо. Нас же, кстати, могли записать. У тебя проблемы могут...

– Какая разница? – ответил Касеев, и снова в его голосе почудилась Лукичу усталость и даже безысходность.

Будто это не участкового будут арестовывать по требованию взбалмошной дуры, а его, известного журналиста.

– Ну, удачи,– сказал Касеев.

– Увидимся,– сказал Лукич и положил телефон на тумбочку возле кровати.

Думал он этой ночью и о бегстве куда подальше, даже успел наметить маршрут, но потом плюнул на все это – куда спрячешься? Уйти в леса?

Деньги на карточке – считай, нету их. Первое, что сделают, став на след, отрубят именно карточку. Счет у них с Аленой общий, так что еще и ее оставить без денег...

Без связи в лес бежать, без телефона? Потом огородами пробираться к дому и спрашивать, нет ли в деревне немцев?

Опять же – чушь. А с телефоном его вычислят сразу.

Ребята в областном управлении рассказывали, что мобильник, сука, не только место укажет. Через него еще можно и сигнал обратный послать – шумовой или световой, а то и просто шандарахнет электричеством...

Об этом сильно не распространяются, предупреждают, правда, что отпечаток пальца при покупке аппарата снимается, но это вроде как для безопасности.

Для безопасности, про себя повторил Лукич.

Значит, часа три у него есть, чтобы дела закончить, с женой попрощаться...

– Завтракать иди,– позвала Алена.– Поешь домашнего напоследок. Там небось...

Лукич встал со стула, пригладил зачем-то короткий ежик волос и вышел на кухню.

Глаза у жены покраснели – наверное, плакала. Она никогда не плачет при муже. Лукичу поначалу вообще казалось, что его жена никогда не плачет...

В окно постучали.

– Сиди! – приказала Алена.– Даже сейчас не дадут спокойно поесть...

Она вышла в сени, Лукич слышал, как лязгнул засов, чего нужно, спросила Алена, что-то зачастил в ответ женский голос, со всхлипами и причитаниями...

Но что именно говорила пришлая баба, Лукич не разобрал.

– Не может он...– сказала Алена.– Ищите сами, а потом, если что, звони в район.

– Да как же это – не может?! – закричала баба, и Лукич признал по скандальным интонациям Дарью Соколову, вдовую вот уже восемь годов.

В одиночку тянула Дарья семнадцатилетнего оболтуса Васечку, который на шее у матери сидел с огромным удовольствием.

– Васечка не пришел! – Соколова перешла на визг, а визг ее, как знали все, слышен за полтора километра в безветренную погоду.– Ночевать не пришел... Думала – замерз где, бедненький, глаза б мои его не видели...

Лукич вышел на крыльцо, отодвинув осторожно в сторону жену.

– Здравствуй, Дарья,– сказал Лукич.

– А, вышел! – закричала Соколова.– Не спрятался за бабу свою...

– Рот свой поганый закрой.– Алена вроде как случайно взялась за черенок от лопаты, стоявший на крыльце.

И Лукич, вроде как случайно, на тот же черенок руку положил.

– Зайди, Алена, в дом.

Алена зашла.