Кентавры, рассудив, что полторы тонны кумыса за голову действительно слишком дорого, согласились с предложением Рабиновича и, решив в ближайшие пару месяцев снарядить экспедицию в Дельфы, утратили к людям интерес, а менты и древние греки сгрудились около поверженного Ахтармерза. Жалостливая Немертея принялась гладить летающего монстра по бессознательным черепушкам, а любознательный Геракл тут же попытался оторвать у Горыныча крыло, за что и получил от Жомова подзатыльник.

– Ванечка, в следующий раз, когда соберешься кого-то ударить, сначала разбегись и стукнись своим зародышем мозгов о гранитную скалу, – ехидно посоветовал Жомову кинолог. – Может быть, тогда желания махать кулаками и думать местами поменяются.

– Так я же не нарочно, – оправдывался омоновец, привыкший сам применять различные отравляющие газы на правонарушителях, но совершенно не приспособленный к обратному процессу. – Это же рефлекторно получилось.

– Поглядите, какие слова Ванечка знает, – фыркнул Рабинович. – И что теперь прикажешь с Горынычем делать? В чувство как его приводить?

– А ну, разойдись! – рявкнул откуда-то сзади Андрюша Попов. Все удивленно обернулись.

Оказывается, криминалист, на которого дыхание Ахтармерза не произвело ровным счетом никакого эффекта, после демарша Жомова быстрее всех сообразил, что следует делать. Отыскав среди дорожного инвентаря два кожаных ведра, Андрюша успел сбегать к ближайшей речке, набрать в них воды и вернуться обратно. Теперь оставалось только щедро оросить живительной влагой черепушки Ахтармерза, что Попов и поспешил сделать, попутно окатив волной брызг Немертею, не успевшую вовремя убраться подальше. Девица еще удивленно обтекала, когда Горыныч открыл глаза.

– Если учесть, что насилие – это единственный способ людей разрешать нетривиальные ситуации, то вполне понятно, почему вы никогда не достигнете вершин цивилизации и не продвинетесь в самопонимании, – шмыгнув носом, проговорил он. – С точки зрения более развитого существа, я должен принять издевательства стоически и сделать соответствующие поправки к теории взаимоотношений двух различных цивилизаций. Но с точки зрения несовершеннолетнего индивидуума, каковым я и являюсь в некоторой степени, мне следует просто закричать. Что я сейчас и сделаю, – и вдруг заорал во всю мощь собственных органов дыхания: – Па-а-па-а, а меня Ва-анька бьет!

Человеческая часть экспедиции на Олимп на несколько мгновений оказалась ошарашена таким переходом в монологе Ахтармерза и изумленно застыла. А затем каждый в меру своих сил и сообразительности принялся утешать обиженного монстра. Немертея вновь стала наглаживать головы Ахтармерза, Попов побежал к колеснице за остатками завтрака, Геракл принялся орать вместе с Горынычем, Жомов извинялся, а Сеня тут же подверг омоновца всеобщей обструкции. Даже Мурзик и тот лизнул хнычущего второгодника в нос, и лишь Гомер стоял в стороне, декламируя во весь голос очередные вновь сочиненные вирши, которые слышали лишь ошалевшие от сутолоки лошади. Первым всеобщие крики не вынес Попов.

– Молчать! – заорал он во всю свою луженую глотку и, когда наступила мертвая тишина, вежливо поблагодарил: – Спасибо, – и тут же засунул баранью ногу в открытую пасть Ахтармерза.

– Пожалуйста, – сглотнув, ошалело ответил тот и мгновенно уменьшился в размерах до величины комнатной болонки.

– Ну, вот. Так-то лучше, – обрадовался Жомов и тут же сгреб Горыныча в охапку и спрятал за пазуху. Затем повернулся к Рабиновичу: – И что дальше?

– С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь, – обреченно вздохнул Сеня. – Что одна башка, что три, а мозгов нет, хоть умри!.. Хирона ищем, Ванечка. Хирона, – а затем дернул за хвост проходившего мимо кентавра. – Эй, потомок Пржевальского, где нам вашего старейшину найти?

Поначалу кентавр оторопел от такого нахальства и собрался лягнуть оборзевшего Рабиновича, но, посмотрев на наглые рожи ментов, быстренько передумал. Несколько секунд он задумчиво чесал грязной лапой лохматую маковку, затем перенес нехитрую операцию на лоб, после чего поковырялся пальцем в зубах. Глядя на эти манипуляции, Сеня уже собрался навсегда потерять терпение, но тут кентавр заговорил.

– И-гы-ы-а-му-о-мо-бы? – поинтересовался он, не вынимая пальца изо рта. Жомов без сурдопереводчика вопроса не понял и дубинкой слегка указал кентавру на его же собственную руку, до неприличия забравшуюся по самый локоть в пасть. – Вы чего? Охренели напрочь? – возмущенно завопил тот, пытаясь восстановить кровообращение в конечности, обработанной омоновским учителем хороших манер. – Не в «трюме» находитесь. И вам тут не тридцать седьмой год! Беспредельничать сейчас никто не позволит. Я на вас найду управу…

– Все сказал? – поинтересовался Жомов и, не дожидаясь ответа, собрался еще раз приложиться «демократизатором» к кентавру. На этот раз – к голове. Но Сеня не позволил. Поймал омоновца за руку.

– Я еще раз спрашиваю, урод, где находится Хирон? – вежливо обратился он к кентавру. – Снова не ответишь, руку этого добрейшего человека удерживать больше не буду.

– Прекратите издевательство! – взревела Немертея, мгновенно вырастая между ментами и древней генетической ошибкой о четырех ногах. – Что вы за аресовцы такие? Неужели нельзя по-хорошему все узнать? – А затем повернулась к обиженному судьбой в лице Жомова кентавру и почти умоляюще произнесла: – Скажи им, уважаемый, где же найти Хирона.

– А я и говорю, что в центральной пещере, – буркнул тот. – Где еще этот старый скряга может быть?

Покрутив пальцем у виска, нервный бракованный конь умчался куда-то по своим парнокопытным делам. Ваня Жомов, обычно добрейшей души человек, в этот раз почему-то оказался больше всех раздосадован неуважительным поведением кентавра. Но, как это водится у воспитанных омоновцев, все же решил пожелать ему счастливого пути, использовав для этого пятикилограммовый кусок мраморной скалы. Однако излишне мнительная Немертея, усмотрев в прощальном жесте Жомова какой-то подвох (во сумасшедшая?!), всем своим весом повисла на руке омоновца и помешала ему выполнить задуманное.

– Ну и ладно. Не больно-то и хотелось, – буркнул Ваня и забрался на спину своей клячи, не забыв по пути отвесить подзатыльник о чем-то задумавшемуся Попову. – Чего пасть раззявил, свинюк? Поехали. Дел еще навалом.

Андрюша поначалу оторопел, затем решил обидеться, но после некоторых раздумий все же решил проявить благоразумие. Действительно, зачем с дураком связываться? Вместо этого Попов связался с его лошадью. Без телефона. Просто подошел вплотную к коняшке, готовой свихнуться от одного присутствия ненавистного всем парнокопытным существам Попова, и, ласково схватив ее за холку, нежно, так, что вороны с ближайших кипарисов посыпались, рявкнул животному в ухо:

– А ну, пошла отсюда, скотина!

Кобылу, косившую на Попова лиловым глазом, упрашивать не пришлось. Даже не проверив состояние барабанной перепонки, коняга резко развернулась в противоположную от Андрюши сторону и, с пробуксовкой, резво рванула с места в карьер. Ваня, не ожидавший такой прыти от меланхоличной животины, свалился с ее хребта, подняв в воздух внушительную тучу пыли. И к тому моменту, когда он смог подняться на ноги, и кобыла, и Попов были уже далеко.