— И то, что они называют наночервями.

— Что такое наночерви?

— Я не ходил в сучий колледж, знаешь ли. И не общался со сладкозадыми техногиками. Чем бы ни были эти наночерви, в результате они съели этих сучьих козлов.

— Съели их?

— После того, как съели многое другое.

Я обдумал его слова.

— И эти профессора, — добавил он.

— Какие профессора?

— Сукины дети, проводившие эксперименты.

— Какие эксперименты?

— Со свиньями.

— Атомные бомбы, вирусы, наночерви, свиньи, — подытожил я.

— Летучие мыши-вампиры. Никто не знает, откуда они взялись. Некоторые говорят, что китайцы создали их как новое оружие. А может, какой-то рехнувшийся миллиардер в Небраске. Да еще этот большой государственный проект по солнечной энергии.

— Какой государственный проект по солнечной энергии?

— Эта установка взорвалась в космосе.

— Какое это имеет значение, если взрыв произошел в космосе?

— Потому что она была очень большая.

— И насколько большой она могла быть?

— Действительно большая.

С минуту мы шли молча, а потом Кенни спросил:

— Теперь, когда ты все узнал, тебе полегчало?

— Нет, — признался я.

Когда он выглядел самодовольным, один кривой зуб нависал над нижней губой.

— Раз уж все это в твоей голове, что ты собираешься делать?

— Напьюсь до беспамятства.

— Это наилучший вариант, — кивнул Кенни.

Мы прибыли к мини-пикапу с севшим аккумулятором. В лощине под нами двадцать ворон пировали на теле убитого поркера.

Я взял с переднего пассажирского сиденья наволочку с ножовкой.

— Так что вы делаете в вашем Роузленде?

— Работаю охранником у этого богача, рехнувшегося сукиного сына.

— Рехнувшегося в чем?

— Он думает, что в Роузленде он будет жить вечно.

После паузы я спросил:

— Его зовут Ной Волфлоу?

— Волфлоу? Нет. Называет себя Константином Клойсом.

Зеленые глаза Кенни блестели в солнечном свете, но в его прямом взгляде обман отсутствовал напрочь.

— Желтое небо, — внезапно вырвалось у него.

Я поднял голову, но увидел, что небо синее.

Когда перевел взгляд на Кенни, он уже исчез, а там, где он стоял, еще какое-то мгновение мерцал воздух.

Стоя у застывшего мини-пикапа, доставая из «беретты» обойму, в которой осталось чуть больше половины патронов, и заменяя на полную, потом добавляя в первую обойму семь патронов из коробки, лежавшей в кармане пиджака, я размышлял о моем открытии. Итак, секрет Роузленда имел непосредственное отношение ко времени. Если некое локализированное нарушение привычного течения времени являлось побочным эффектом того, что здесь происходило, тогда мои ощущения, что время на исходе, могли подтверждаться совсем не так, как я себе это представлял.

До встречи с поркерами я направлялся к гостевой башне, дабы убедиться, что Аннамария в полном порядке. Теперь я вспоминил случившееся в Магик-Бич несколькими днями раньше, когда мы повстречали стаю койотов, смело подошедшую к нам и изготовившуюся к нападению. Аннамария заговорила с ними так, будто они ее понимали… и только словами заставила их отступить. Каким бы ни был ее дар, животных она могла не бояться, даже поркеров. Если ее и убьют, то сделает это человек, которым будет движить не животная природа, а самые худшие человеческие инстинкты. Поскольку Роузленд неумолимо приближался к какому-то катаклизму, я убедил себя, что Аннамария на текущий момент в силах позаботиться о себе сама.

С наволочкой в одной руке и пистолетом в другой, переходя с гребня на гребень, оглядываясь в поисках еще одной беконной бригады, я добрался до статуи титана Энцелада. Там решился войти в дубовую рощу, которая окружала лужайку с трех сторон. Как и прежде, ни единого листочка не лежало под деревьями.

Я положил наволочку на землю, нагнул одну из нижних веток, выбрал отросток с тремя листьями, отломил его и бросил рядом с деревом.

Потом передо мной словно в ускоренном режиме прокрутилась пленка, на которую несколько недель снимали появление сначала этого отростка, а потом и листьев. Только занял весь процесс максимум минуту. На том же самом месте из ветви вылез новый отросток, достиг той же длины и выпустил точно такие же листья.

Когда я догадался посмотреть на землю, куда бросил отломанный отросток, его там уже не было.

В двадцать два года я наконец-то нашел свой дом с привидениями, к встрече с которым жизнь достаточно хорошо подготовила меня. Сельский дом, как в «Повороте не туда», с нехорошей историей, как в «Легенде адского дома», где людям следовало давно умереть, но они жили, как в «Падении дома Ашеров», и с посаженным под замок ребенком, которому грозила опасность, как в «Полтергейсте»[30]. При этом единственным призраком в Роузленде была всадница призрачного жеребца, никому не угрожавшая и, если на то пошло, не имевшая прямого отношения к проблеме, которую мне, неофициальному экзорцисту, предстояло решить.

Вместо устроителей полтергейстов и вылезающих из могил призраков, с которыми я бы легко разобрался, мне противостояли свиноприматы, космические часы, совершенно свихнувшийся киномагнат и заговорщики, притянутые к нему силой, которую он держал в руках, силой, которую ему дал, возможно, непреднамеренно, ныне покойный великий Никола Тесла. Давно уже умерший, но при этом не призрак, он, тем не менее, то и дело появлялся, а затем исчезал, а потом еще сказал, что видел меня там, где я еще не бывал, и посоветовал выключить главный рубильник, что бы это ни значило.

У меня выдаются дни, когда мне хочется забраться в кровать и накрыться одеялом с головой.

Вместо этого я оторвал от ветви тот же росток и оставил на ладони левой руки. Не прошло и минуты, как на дереве появился такой же, а лежащий у меня на ладони исчез, хотя в последний момент я сжал пальцы в кулак.

Роузленду не требовался взвод садовников. На облагороженной части поместья — наверное, и оставшейся первозданной — деревья, кусты, цветы и трава пребывали в состоянии стасиса, не росли и не засыхали, каким-то образом оставались неизменными с… возможно, с какого-то дня 1920-х годов.

Обитатели Роузленда не находились вне времени. Часы здесь тикали, минуты, как и положено, текли одна за другой, рассветы и закаты приходили и уходили, погода менялась, и времена года — тоже. В стенах поместья время не останавливалось.