Окно библиотеки выходит на балкон... Спиральная лестница ведет в сад... Сосредоточьтесь на моем голосе... Только на моем голосе... Мы сейчас спустимся по лестнице... спустимся в сад. Он вам хорошо знаком: мы бывали там много раз. Мы слышим шепот волн... солнце жаркое... воздух чистый... Там, между деревьями, висит ваш гамак... Вы его видите? Я прошу вас подойти к гамаку и улечься в него. Чувствуете, как он покачивается, пока вы в него забираетесь? Покачивается... покачивается на теплом и чистом ветерке... Вы чувствуете себя спокойным и расслабленным, очень спокойным и расслабленным... Вы утопаете в гамаке все глубже и глубже...

Я с облегчением откинулся назад, не воспринимая ничего, кроме голоса Сомервиля и слабого поскрипывания гамачной сетки.

– Почувствуйте, как тепл воздух, который вы вдыхаете. Почувствуйте, как тепло разливается по всему вашему телу... расслабьтесь... глубже и глубже...

А сейчас, Мартин, мы уйдем отсюда. Мы отправимся вглубь времен... Отправимся так далеко, как мы еще никогда не забирались... Вглубь истории... И туда, где еще не началась история... Далеко-далеко, на самую зарю времен.

Это были последние слова Сомервиля, которые я в состоянии вспомнить. Относительно дальнейшего я должен довольствоваться свидетельством магнитофонной записи и тем, что позднее мне рассказала Пенелопа.

На кассете в этом месте возникла пауза длиной в три или четыре минуты. Все, что слышно в этот промежуток времени, – это звук моего дыхания, замедленного, но равномерного. Так, собственно говоря, было и во время предыдущих сеансов, только на этот раз пауза длилась дольше. В какой-то момент Сомервиль что-то сказал Пенелопе, но что именно, мне определить не удалось. И вдруг он обратился ко мне низким голосом, чуть ли не шепотом:

– Слышишь меня, Мартин? Снаружи темно. Дождь. Просто ливень. Повсюду вода. Ион не слабеет... Припоминаешь? Ты хотел убежать и бросить их, но не смог решиться. Нет, сначала тебе предстояло кое-что сделать. Вон там, в углу... видишь ее? Забралась под кровать. Она боится тебя, Мартин. Только звать тебя не Мартин. Ты видишь: у нее в глазах страх. Ты видишь, как она протянула свои худые ручонки, чтобы удержать тебя... Припоминаешь? А где собаки? Тебе ведь надо было сделать это, не так ли? Все верно, я понимаю. Сейчас ты можешь рассказать мне об этом все... Ты можешь на меня положиться.

(Пауза.)

– Где ты сейчас? Кто ты? Как тебя зовут?

На кассете равномерный ритм моего дыхания прерывается низким ревом. Я пытаюсь сказать что-то, но у меня ничего не выходит. Пенелопа рассказала мне, что я весь в эту минуту покрылся потом и ей пришлось взять полотенце и вытереть мне лицо и руки.

– Где ты сейчас? Как тебя зовут?

И опять никакого ответа – только несколько судорожных вздохов, мычание и рев. И потом – уже знакомый мне щелчок, означающий, что в данном месте часть кассеты изъята.

Пенелопа, впрочем, объяснила мне, что Сомервиль в этот момент просто выключил магнитофон, решив, что я вот-вот выйду из транса.

Запись продолжается.

– Кто ты?

– Мне холодно... Темно. Не могу... река... Голос едва слышен.

– Кто ты? Как тебя зовут?

– М... Магнус.

– Магнус? Расскажи мне, где ты находишься.

– На берегу... до воды мне не добраться... нет сил. Должен... должен встать... (Пауза.) К пещере... забрать его обратно.

– Там есть кто-нибудь, кто может тебе помочь?

(Пауза.)

– Я сейчас совсем один; все остальные мертвы... мертвы. Мне так хочется пить... не могу добраться... Если она придет за мной, я... Нет-нет, это я ей дал... это моя вина.

– А где ты? Как называется это место?

– Магмель.

– А где оно? В какой стране?

(Молчание.)

– Ты меня слышишь?

– Слишком далеко...

– Послушай, Магнус. Сосредоточься на своем дыхании. А теперь послушай внимательно. Сейчас я предложу тебе отправиться еще дальше к самому началу – туда, где все это началось. Я хочу, чтобы ты в точности рассказал мне все, что случилось. (Пауза.) После этого ты почувствуешь себя лучше. Я считаю, начиная со счета «три». По счету «ноль» ты окажешься там, где ты впервые ступил на тропу.

Город стоял в самом конце долины, выстроенный из красного песчаника и защищенный с трех сторон от мира изгибом реки. Вдоль по ее течению, меж фруктовых садов и виноградников, шла дорога в сельскую местность. Здесь начиналось открытое, незащищенное пространство, и тянулось оно на север, где долина сужалась и становилась ущельем.

Река текла с севера на юг, покидая Магмель через подземный туннель, под скалами Тланувы. В стеноподобных скалах, окружающих долину, не было естественных проходов, они были примерно одинаковой высоты и толщины. За их грядой со всех сторон город окружали вершины гор. Для того чтобы выбраться отсюда или сюда попасть, надо было перелезть через скалы. Насколько известно Магнусу, только один человек из мира сумел попасть в Магмель и никто никогда не хотел отсюда уйти.

– Отец рассказывал мне, что однажды, давным-давно, к нам прибыл странник из Наружного Пояса. Он заблудился в горах. Через несколько дней, оправившись от своих болезней, он попросил оставить его у нас. Раем назвал он нашу долину... Но никто не мог понять, что он имеет в виду. Ему разрешили остаться, но при одном условии: чтобы он никогда больше не говорил о Наружном Поясе.

Я спросил у отца, что случилось бы, если бы чужестранцу вздумалось вернуться туда, откуда он пришел. Отец ответил, что это исключалось. «Да и сам он понимал, что не было никакого смысла от нас уходить».

В Магмеле не существовало ни титулов, ни привилегий, и только одна семья – Магнус не без гордости признал, что его собственная, – имела по мужской линии наследственное право на особого рода власть. Кендаль, или Страж Долины, был окружен великим пожизненным почетом. Его чтили за мудрость, которую автоматически связывали с самим титулом Кендаля. Однако власти как таковой у него не было. Обязанности, на него возложенные, были ведомы только ему, его жене и – в положенный срок – его старшему сыну.

На протяжении столетий Кендали обитали в большом доме на краю города. Этот дом, единственный из всех в Магмеле, был обнесен высокой стеной. Мраморная башня поднималась над зелеными крышами города, с ее вершины можно было обозреть всю долину. И все время, в знак мира и безопасности, в верхнем окне башни горел огонь.

– Через несколько дней мне исполнится семнадцать – это самый главный день в моей жизни... Отец говорит, что мне надо покориться судьбе...

Накануне своего семнадцатого дня рождения Магнус проводил большую часть времени в одиночестве, рыбача на реке в северной части долины.

Он провел на берегу долгие часы, глядя вверх по течению на голый скалистый Тленамау – единственное место во всем Магмеле, куда никому нельзя было ходить. Да и искать там было нечего, однако же Тленамау притягивал к себе. Видя, как дикие козы неторопливо направляются туда по берегу реки, видя сумрачные холмы, резкие тени на склонах которых означают вход в таинственные пещеры, он мысленно пересекал порог и прикидывал маршрут возможного бегства. Актом дерзкого неповиновения был сам взгляд, устремленный туда, где долина сужалась, превращаясь в тесное ущелье, в темный проход среди скал, а тропа терялась из виду, устремляясь куда-то вверх, к красно-бурым уступам гор.