Ничего.

Экраны мерцают и полыхают: гугловцы перебирают все аспекты. В братстве зреет ропот. Некоторые еще улыбаются, другие уже понемногу хмурятся. Когда на экране появляется гигантская шахматная доска со стопкой букв на каждом поле, Федоров фыркает и бормочет себе под нос:

– Мы это пробовали в 1627-м году.

Не потому ли Корвина так уверен в провале нашей затеи, что Неразрывный Каптал перепробовал буквально все? Или просто потому, что это мухлеж: ведь у старика Мануция не было ни ярких экранов, ни виртуальных машин? Если продолжать строить доводы в этих двух направлениях, они захлопнутся капканом и уведут не куда-нибудь, а прямиком в Читальный Зал с его мелками и цепями. Я по-прежнему не верю, что на каком-то из экранов вспыхнет рецепт бессмертия, но как же мне хочется, чтобы Корвину посрамили. Я хочу, чтобы Гугл взломал этот код.

– Ладно, – объявляет Кэт. – Нам только что выделили еще восемьсот машин.

Ее звонкий голос разносится по лужайке:

– Копаем глубже. Больше итераций. Не теряйтесь.

Она ходит от стола к столу, советует, ободряет. У Кэт отличные лидерские качества – я это вижу по лицам гугловцев. Думаю, Кэт Потенте нашла свое призвание.

Наблюдаю, как безуспешно бьется над текстом Игорь. Сначала он преобразует каждую строку в молекулу и моделирует химические реакции: на экране раствор дает серый осадок. Затем Игорь превращает буквы в трехмерных человечков и помещает их в цифровой город. Человечки ходят, утыкаются в здания, скапливаются на улицах, пока Игорь не уничтожает их мир, устроив землетрясение.

Ничего. Никаких посланий.

Кэт бредет вверх по ступеням, щурясь на солнце и прикрывая глаза ладонью.

– Трудный шифр, – признает она. – Безумно трудный.

Тиндэлл бросается к ней по краю амфитеатра, перепрыгивая через Лапен, которая пищит и защищается. Он хватает Кэт за локоть.

– Нужно учесть фазы Луны во время написания книги! Лунная поправка необходима!

Подхожу и отцепляю его дрожащую клешню от рукава Кэт.

– Не волнуйтесь, мистер Тиндэлл, – говорю ему.

Я уже видел, как по экранам прошествовала вереница надкушенных лун.

– Они знают вашу технологию.

Гугл не был бы Гуглом без своей дотошности.

Пока экраны внизу переливаются и пылают, группа гугловцев обходит братство Каптала – молодые люди с планшетиками и приветливыми лицами задают вопросы вроде: «Где вы родились? Где живете? Какой у вас холестерин?»

Я спрашиваю, кто это.

– Они из Вечного Гугла, – отвечает Кэт, слегка смущаясь. – Интерны. Для них это удобная возможность. Некоторые из этих людей совсем старые, но здоровье у них в порядке.

Лапен рассказывает о своей работе в Пасифик Белл девчушке с тоненькой видеокамерой. Тиндэлл плюет в пластмассовую склянку.

Другая девушка-интерн подходит к Пенумбре, но тот отсылает ее одним движением ладони. Он не отводит взгляда от экранов. Полностью поглощен ими, его синие глаза расширены и сияют, как небеса над головой. Невольно в моей голове эхом отдается предупреждение Корвины: из этой, последней и величайшей из его затей тоже ничего не выйдет.

Но это уже не просто затея Пенумбры. Дело гораздо серьезнее. Поглядите на всех этих людей – поглядите на Кэт. Он вернулась на пятачок у экранов и яростно печатает в телефоне. Потом сует его в карман и поворачивается к своему отряду.

– Одну секунду, – кричит она, размахивая руками. – Постойте!

Дешифровальная рулетка замедляет вращение и останавливается. На одном экране буквы из Мануция вихляются в пустоте, с разной скоростью вертясь вокруг своих осей. На другом какой-то сверхсложный узел пытается развязаться сам.

– ПМ оказывает нам немалую любезность, – провозглашает Кэт. – Все, что у вас запущено, пометьте как критически важное. Примерно через десять секунд мы препоручаем этот шифр всей системе.

Погоди… Всей системе? Той самой? Большому Ящику?

Кэт улыбается. Она – артиллерист, который только что заполучил в свои руки очень большую пушку. Теперь она смотрит на слушателей – братство Каптала. Сложив ладони рупором, кричит:

– Это была только разминка!

По экранам пробегает обратный отсчет. Вспыхивают гигантские радужные цифры: 5 (красная), 4 (зеленая), 3 (голубая), 2 (желтая)…

И вот солнечным пятничным утром три секунды никто не может ничего искать в интернете. Никто не может проверить почту. Смотреть видео. Ориентироваться в пути. Целых три секунды не работает ничего, потому что все до одного гугловские серверы в мире брошены на Мануция.

Выстрелила очень большая, просто огромная пушка.

Экраны пусты, сплошная белизна. Показывать нечего, потому что сейчас слишком многое происходит: больше, чем можно отобразить на блоке из четырех экранов, или из сорока, или из четырех тысяч. Текст подвергается всем преобразованиям, какие только можно к нему применить. Учтены все мыслимые ошибки, загнаны все оптические айгенвекторы. Все вопросы, какие только можно поставить перед последовательностью букв, будут поставлены.

Три секунды, и допрос окончен. В амфитеатре тишина. Братство затаило дыхание – кроме самого старого человека в коляске: у того из горла раздается длинный рокочущий хрип. У Пенумбры в предвкушении горят глаза.

– Ну? Что там у нас? – спрашивает Кэт.

Экраны горят и содержат ответ.

– Ребята? Что у нас?

Дешифровщики молчат. На экранах ничего нет. Большой Ящик пуст. После всего этого – пшик. Амфитеатр безмолвствует. По ту сторону лужайки одинокий барабан из духового оркестра рассыпает дробь.

Нахожу в толпе лицо Пенумбры. Он в полной прострации, все еще смотрит на экраны, ожидая чего-то, чего угодно. У него на лице написаны сплошные вопросы: «И как это понимать? В чем ошиблись? В чем я ошибся?»

Внизу шепчутся гугловцы с кислыми лицами. Игорь еще горбится над клавиатурой, еще перебирает варианты. На его экране вспыхивают и гаснут разноцветные искры.

Кэт медленно идет по ступеням. Обескураженная и расстроенная – хуже, чем в тот день, когда ее, как ей казалось, прокатили в ПМ.

– Что ж, выходит, они ошибались, – говорит Кэт, вяло двигая ладонью в сторону братства. – Здесь нет зашифрованного послания. Только шум. Мы испробовали все.

– Ну, не все, тут…

Она свирепо смотрит на меня.

– Нет, Клэй, все: мы только что накрутили примерно на миллион лет человеческих усилий.

Лицо у нее горит: от злости, от смущения или от того и другого сразу.

– Здесь ничего нет.

Ничего.

Какие остаются возможности? Либо шифр настолько хитрый, настолько сложный, что самая мощная в мировой истории вычислительная сила не может его взломать, – либо в книге нет вообще никакого послания, и братство попусту потратило время, все эти пять веков.