и сгорел. Куда — не знаю, могилой отца клянусь. Ей-богу!

Мрадо присмотрелся к Серхио — нет, не врет.

— О'кей. А теперь давай мы с тобой позвоним этому самому Эдди и спросим его. Он-то должен знать, где Хорхе. А ты прикинься, что все в норме. Скажи, что обещал подогнать кузену то да се. И это… мой кореш… — Мрадо показал на Ратко, — шарит по-испански. Так что без фокусов.

Стали звонить с мобилы Серхио. Мрадо снова взялся за пальцы. Предупредил:

— Один лишний звук, и рука тебе больше не понадобится.

Первый номер не ответил. Мрадо пробил по записной книжке. Всего три номера: Эдди (моб.), Эдди (дом.), Эдди (раб.). Набрали на домашний. Эдди взял трубку. Беседа шла на испанском. Мрадо старался следить за ее ходом. Надеялся, что Серхио не просек развода: Ратко шарил по-испански примерно так же, как Серхио по-сербски. Но как ни силился Мрадо, уловил разве что пару междометий. Серхио записал что-то со слов Эдди на обратной стороне конверта. Ратко заметно вспотел. Дергается, что ли? Никита угомонилась. Соседи не парились. Время застыло на месте.

Серхио договорил. Сказал с безучастным лицом:

— Эдди говорит, Хорхе свалил с его хаты в тот день, когда меня вызвали к следаку. Пошел куда глаза глядят. Сказал, будет ночевать в парке или в ночлежке, нароет лаве.

— А где гарантия, что ты не врешь?

Серхио вспылил. Вернулась былая борзость:

— Я тебе не «Трюгг-Ганза», жирный придурок. Нужны гарантии — вали в страховое агентство.

Мрадо схватился за безымянный палец.

Сломал его.

— Не груби мне. Скажи так, чтоб я тебе поверил, а то всю клешню изломаю.

Серхио закричал. Завыл. Запричитал.

Через несколько минут успокоился. Потух. Говорил отрешенно, себе под нос.

— Хорхе оставил Эдди записку. Шифрованную. Мы с Хорхе придумали шифр. Несколько месяцев назад. Эдди зачитал. Можете сами у него спросить. Если мне не верите. Только не трогайте больше, пожалуйста.

Мрадо кивнул. Серхио подал ему конверт, на обороте которого написал: «Pq vgpiq kt. Vxgtoq gp nc ecnng. Rxg. Fkgu og caxfg». Абракадабра какая-то. Тайнопись. Походу, расшифровать будет нетрудно. Серхио пояснил. Проще простого, берешь испанский алфавит и передвигаешь каждую букву на две назад. Получается: «No tengo donde ir. Duermo en la calle. Que Dios me ayude». Мрадо велел перевести. Серхио недоуменно покосился на Ратко.

— Да не шарит он, — признался Мрадо.

Чилиец перевел: «Мне надо уходить. Буду ночевать на улице. Да поможет мне Бог!»

Домой Мрадо и Ратко ехали в тишине.

Мрадо:

— Чё, думаешь, перебор?

— Чё, думаешь, китайцы едят рис? — раздраженно съязвил Ратко.

— Не загоняйся. Не пикнет. У самого рыльце в пушку.

— По-любому не надо так нарываться. Соседи могли услышать.

— Да у них, походу, каждый день такая ботва.

— Хрен там. Так визжал, покруче боснийской прошмандовки.

— Ратко, сделай одолжение…

— Чё?

— Ничё, никогда больше не учи меня, как надо, понял?

И Мрадо повел машину дальше. Высадил Ратко в Сольне. Обратно к подружке. Позавидовал приятелю: у него вон хоть какая-то жизнь.

Итак, по новым сведениям, чилиец подался восвояси. Бомжует или спит в ночлежках. Но сейчас на дворе дубак. Если Хорхе дружит с головой, то ночует где-нибудь под крышей. Скорее всего, в ночлежке.

Мрадо позвонил в справочную. Узнал номера и адреса трех приютов в Стокгольме. Два — при Стокгольмской городской миссии: «Сова» и «Ночная кошка». Третий — «Каризма-кэр» на Фридхемсплан.

Поехал в «Каризма-кэр».

Позвонил. Вошел. Маленькая приемная. Напротив стола дежурного администратора огромная информационная доска с рекламой бесплатной социальной газеты «Ситуашун Стокгольм»: искали распространителей. Курсы Народной школы: скидки для бездомных. Брошюры с информацией о пособиях и социальных программах. Фотографии из социальной столовой Армии спасения. Курсы йоги в Мелархейдене.

За столом сидела худенькая чернявая дежурная. В синей блузке, сверху кофта.

— Здравствуйте! Я могу вам помочь?

— Я ищу некоего Хорхе Салинаса Баррио, который ночует у вас уже четыре недели, — деловито сообщил Мрадо.

— Боюсь, не смогу вам помочь. По инструкции мы не имеем права разглашать такие сведения.

Мрадо даже не подумал обидеться на нее. Очень уж приветливая.

Оставалось одно. Вернулся в машину. Стал устраиваться на ночлег. По максимуму опустил заднее сиденье. Решил дождаться утра, чтобы опросить всех бомжей, когда те потянутся из ночлежки, включая самых ранних.

Спалось ему уютней, чем дома в кровати. Снилось Мрадо, что гуляет он по берегу и его не пускают в ночлежку, построенную посреди детской площадки у лесной опушки. Тогда он начинает бросаться песком в постояльцев. Те ржут. Странный сон.

Проснулся. Шесть часов. Зашел в магазинчик «7-Eleven», купил кофе с розаном. Бодрствовал. Слушал новости по радио. Семичасовой выпуск: на Ближнем Востоке прошли демонстрации протеста против действий Соединенных Штатов. Ну и?.. По-любому от пиндосов иракцам меньше зла, чем от своих вождей. Европейцы, как всегда, не всасывают, что почем. Не то что сербы. А то, что пиндосов чехвостят, так это завсегда гут. Мудачье! Нечего было бомбить Югославию.

На улице ни души. Мрадо начал клевать носом.

Десять минут восьмого: из ночлежки выполз первый бомж. Мрадо открыл дверь машины, окликнул. Убогий сперва шарахнулся, но потом все же подошел — седая щетина, сто одежек без застежек и засаленные дутые сапоги. Мрадо заговорил с ним ласковым голосом. Показал фото Хорхе. Пояснил, что тот мог перекрасить волосы или еще как-нибудь изменить внешность. Сказал, что чилиец живет в этом приюте четыре недели. Посулил косарик за хорошую наводку. Бомж напряг все извилины (особенно когда услыхал про косарик), но ничего путного выдать не смог.

Мрадо стал ждать следующего. Через десять минут на пороге приюта показались еще двое. Они подверглись той же процедуре, что и первый. Они тоже не знали Хорхе.

Охота продолжилась. К половине девятого расспросил дюжину бомжей. «Каризма-кэр» закрывалась через полчаса. И хоть бы кто что знал, а главное, похоже, все говорили чистую правду.

Тут вышел еще один мужик, лет сорок-пятьдесят. Гнилые зубы. Но так ничего, не запущенный. В плаще, черных штанах, перчатках. Мрадо подозвал его. Начал по новой: втолковывал, показывал, умасливал. Обещал штуку. Мужик задумался. Видно, знал что-то.

— Ну видел я этого пряника.

Мрадо на радостях вытащил две пятихатки. Потер друг о дружку.

Мужик, скосившись на бабки, продолжил:

— Видел, стало быть, чудилу-то этого раза три. Тут, значится, в «Каризме». Я чего запомнил-то, думаю, чегой-то он все по полу валяется да приседает без конца. А после этого, значится, в душ бежит мазаться. Кремом. Коричневым, что ли. Во, думаю, не все дома.

— Так, значит, он был черней, чем на этой картинке?