– Умел ты подпалить двор и стравить меня с Добрыней,чтобы он меня или я его здесь зарубил. Так умей и ответить по законам вашеготинга! Выходи!..

Жизномира всё равно что ошеломило обухом – замер и,по-моему, слова выговорить не мог. А Гуннар продолжал невозмутимо:

– Плащ мой, конунг, ножом трачен, не зубами пёсьими.Вот, я его нарочно надел. А Добрыню он, Жизномир, в курган зарыть хочет оттого,что сестра его Найдёна не тому досталась, кому он её назначал. То верно,конунг, что я вчера рано с пира ушёл…

– Занемоглось ему, вот и ушёл!.. – тоненькопрозвенел голос Дражка. – Я знаю!.. Я там был!..

Гуннар лишь досадливо скосил на него синий глаз. И опятьпродолжал:

– Но и то я видел, как подзывал ты, Жизномир, на пирусвоего раба. Вот не ведал только, зачем…

– Кнез!.. – обретя наконец голос, закричалЖизномир. А обратился он к Рюрику на варяжский лад, и не знаю, кого как, а менярезануло. – Кнез! Позволяешь ли, чтобы при тебе твоего человека соромомсоромили?

Всякая дружина горой стоит за вождя, а вождь – за дружину.Но даже брату не велено покрывать брата родного, нарушившего закон! Потому-тоРюрик и не подумал его выручать:

– А кто тебя, Жизномир, бесчестит? Если чист передПравдой, отмоешься прилюдно, а не чист, так и я тебе не заступник.

Что тут поделаешь! Стиснул зубы Жизномир и выступил из строядружины, и те сомкнулись за ним – пустого места как не бывало. Вот он бросилщит и взял протянутый кем-то топор. И пошёл вперёд, чуть пригнувшись и зубыпоказывая, как в судороге, – враг страшный!.. И мне на миг показалось – нена Гуннара идёт, на меня!..

Асмунд, не сдержавшись, сказал громко по-урмански:

– Тебе, Гуннар, не драться бы сегодня, а под одеяломлежать. Разреши, я за тебя встану!

Гуннар повёл углом рта и ответил почти весело: – Нет,побратим. Меня здесь, как жениха на свадьбе, заменить некому!

Тут он расстегнул чехол и вытащил из него секиру. Тусклоелезвие-полумесяц вобрало в себя холодный свет дня… Гуннар не замахнулся, незакричал – просто скинул плащ и стоял, держа топор в опущенной руке… Но таккак-то стоял, что у меня мурашки пробежали по телу!

Когда они сошлись вплотную и встали грудь в грудь, Найдёнкавздрогнула и прижалась к Добрыне, пряча лицо. Он обнял её, стал гладить поголове, по так и не состриженной косе. Она не плакала, только дрожала вся, какв ознобе. Я видел.

Страшно рубились они – Гуннар Сварт и Жизномир! Но все мывидели, что с Гуннаром творилось худое. Дважды он захлебывался кашлем и дажеотскакивал на несколько шагов назад, давая себе передышку. И оба раза Жизномиркидался зверем – прикончить. И я стискивал кулаки, потому что казалось – ещёчуть, и лежать, лежать северянину на холодном речном льду! А Жизномир добромзамирится с моим кожемякой. И, может, даже в дом к себе его позовёт жить,всё-таки родня…

Но Гуннара выручало великое умение, о котором мы с Добрынейведали не понаслышке, а показывал ли он его Жизномиру – Даждьбог весть! ГуннарСварт змеем уходил из-под топора, и глаза у него всё время были уверенные,спокойные. Я видел. Он только побледнел – сильно, будто от страха. А ведь его,Гунна-ра, не так-то просто было испугать. Или, может, привиделось?

…А потом он неожиданно перестал уворачиваться и наградилЖизномира таким ударом, что тот едва устоял. Тяжко лязгнули топоры, и с трудомвыдержали топорища!

Видал я славных бойцов, но чтобы дрались, как Гуннартогда, – ни разу ещё. Отдавал всё, сжигал себя без остатка, и тут-то японял, почему те корелы весной не взяли ни корабельного сарая, ни корабля. Потомучто это Гуннар Сварт их защищал!..

Жизномир так и не смог коснуться его оружием. Никто неуследил, как это он оказался вдруг на льду, и его секира полетела прочь, шуршаи кружась… Князь Рюрик поднялся со скамьи, но вмешиваться не стал. Даже ему,князю, не с руки встревать, когда судит свой суд суровый Перун!

Жизномир ещё попытался спастись, отползти, упираясь в лёдздоровой рукой. Но далеко не уполз: сбил с него шелом урманский топор. Итогда-то Жизномир выдал всю истину, закричав в смертной истоме:

– Я тебе девку отдать хотел!.. Тебе!..

Гуннар Сварт ничего ему не ответил. Лишь ощерился леснымволком. И не остановил удара – даже не задержал.

Вот как она аукнулась на том льду, Добрынина свадебнаяклятва, вот как рассудили справедливые Боги и родительница-река!..

…Гуннар шёл к Добрыне, держа секиру в руке, и все видели,что он шатался. Добрыня твёрдо шагнул навстречу: говорить так говорить, дратьсятак драться! Бедная Найдёнка совсем поникла, я обхватил её, беспомощную, ипочувствовал себя взрослым мужем, ей защитником.

Гуннар остановился перед Добрыней, посмотрел ему в лицо. Мнене привиделось: взаправду был белый весь, как снег тающий, лишь глаза светилисьпо-прежнему.

– Шурина твоего я убил, – сказал он негромко. Иусмехнулся кривой усмешкой: – Месть мстить захочешь, сойдёмся с тобой в другойраз. Ныне у меня раны вроде открылись…

Вот так молвил и начал валиться, медленно, навзничь, сквозьредкий кружившийся снежок. Добрыня успел подхватить его на руки, не позволилупасть. Мореходы сорвались с места все как один!.. Асмунд-кормщик подоспелпрежде других, хотел перенять у Добрыни побратима, Добрыня ему не отдал, понёссам. Асмунд взял со льда обронённую секиру, двинулся следом. Гун-нар ничего имбольше не говорил и не жаловался на раны – но из кожаного рукава протянуласьвниз тёмная струйка. Добрыня сперва шагом шёл, потом приметил это – бегомпобежал…

Гуннар умер на другой день к вечеру. Умирал тяжело: исходилкровью из вновь открывшихся ран. Никто так и не сумел ту кровь запереть, дажелекарь премудрый, что к самому князю ходил. Может, бабка Доброгнева управиласьбы, да сама не жила больше не свете.

Соотчичи-урмане сильно о нём горевали. Хотели даже, какумрёт, сжечь с ним свой корабль. Так, дескать, больше почёту будет ему нанебесах. Гуннар им запретил:

– Я умру от боевых ран и не думаю, чтобы там передомной захлопнулись ворота. А вам корабль пригодится!

Потом отыскал взглядом Найдёнку – а ногти у него на пальцахначинали уже синеть – и сказал ещё:

– Спела бы, Соловушка, как тогда. Давно же я про лебедяне слыхал!

Мы все были рядом, и Добрыня, и Найдёнка, и я. Такой просьбыда не уважить! Найдёнка наклонилась над ним, зажмурилась и запела. Тихо так.

Ватажники его стояли молча вокруг. И плохо понимали, должнобыть, в чём дело. Но не мешали.

– Холодна вода

в быстрой реченьке.

Гонит ветер злой

тучи чёрные.