– Итак, сегодня у нас в студии был известный актер и писатель Иван Кукош, и прямо отсюда, из нашей студии, он обратился к своей бывшей любовнице, чтобы остановить скандал. Ответит ли она на его призыв? Посмотрим, что будет дальше, – сказал седовласый ведущий, и в его интонациях так и слышалось ожидание. Продолжение следует.

Продолжение началось через полчаса – столько времени заняло у меня созвониться с Майкой, одеться и уйти. Герман пытался пойти вместе со мной и довезти меня до дома. Я возражала яростно, но в итоге пришлось сдаться под грузом его аргументов – все-таки у меня были тяжелые пакеты. Я же как бы ходила за продуктами. Я же как бы изменяла мужу. Мы пошли к Майке. Она была в прихожей с телефоном в руках.

– Каков гусь? – воскликнула я, и Майка кивнула.

Герман стоял в дверях, в футболке, в светлых летних штанах, с моими пакетами в руках. Ему было неудобно, он не знал, как вести себя при Майке. Я повернулась и посмотрела на подругу с хитрой улыбкой.

– Ты только про нас Сереже ничего не говори, ладно?

– Сереже? – удивилась подруга, но, перехватив мой шальной взгляд, пожала плечами и кивнула. – Это не мое дело, ребята. Я никому ничего не скажу, даже если меня спросят. Кроме того, я не думаю, что у меня есть большие шансы увидеть Сережу.

– Потому что он много работает, – добавила я.

Майка замерла на секунду, затем задумчиво согласилась. Да, работает. Бедняжка. Весь в трудах. Герман спросил, можно ли поставить пакеты на пол, Майка встрепенулась и пригласила нас внутрь, провела в кухню, налила нам по стакану домашнего холодного компота ее собственного приготовления. Гера включил интервью Кукоша, Майка смотрела на своего бывшего любовника внимательным взглядом аналитика из ЦРУ.

– Я не понимаю одного, – сказала она, – неужели он не осознает, что этим только глубже закапывает себя. Буквально сидит в яме с дерьмом и просит подкинуть на него сверху еще немного. Что с ним не так? Зачем ему было бежать на телевидение?

– Действительно, зачем? – согласился с вопросом Герман. – Что произошло?

– Ты имеешь в виду, что еще произошло помимо нашего с Файкой дикого интервью и последующей бури в моей квартире? – уточнила я. – Разве этого мало?

– Чтобы пойти на телевидение? Определенно, мало, – кивнул Герман.

Я собралась было с ним спорить, но Майя остановила меня:

– Я наняла адвоката. Он подал иск в суд и связался с юристом Кукоша. Это наверняка его «ответ Чемберлену».

– Ты подала иск? Ничего себе!

– Можно почитать? – спросил Капелин.

– Что почитать? Книгу? Я же тебе давала ее, – пробормотала я.

– Иск, можно почитать иск? – Герман посмотрел на Майю, и та, после некоторых раздумий, кивнула.

Она наклонилась, покопалась и достала папку с нижней полки коричневого полированного серванта, который был частью старой, еще советской, «стенки», сохраненной тут в идеальном состоянии. В папке лежали бумаги, Майка перебрала их и достала несколько скрепленных между собой листов. После секундного замешательства она протянула их Герману. Тот читал молча, сосредоточенно и не давая мне заглянуть через плечо. Хотя какое там плечо, через руку. Плечо Капелина – оно же где-то там, высоко, черт-те где. Тоже мне, каланча.

– Ничего себе, – сказал он после нескольких минут тишины. – Ничего себе.

– Что там, что? – злилась я. – Дай же сюда! Ну, дай же! – Я выхватила у Капелина листы. Текст заявления был написан сухим юридическим языком, однако смысл этого заявления был вполне понятен. Майя Анатольевна Ветрова требовала безоговорочно признать за ней авторские права на произведение «Книга брошенных камней», перевести все полученные гонорары, премии и иные денежные средства, так или иначе впрямую или косвенно полученные в связи с авторством книги, на ее счет – номера и банковские реквизиты прилагались. Также Майя требовала выплатить ей компенсацию за моральный ущерб в размере десяти миллионов рублей. Я присвистнула, когда прочитала, а Майя только спокойно пожала плечами. Последнее, что Майя требовала, – это публичного признания в одной из телепрограмм ее авторства книги.

– Он никогда этого не сделает, – пробормотала я. – Он скорее повесится, чем пойдет на такое.

– Повесится? Кукош? Ты серьезно? – спросила Майя. – Он слишком ценит собственную жизнь, чтобы повеситься. Все его ценности, все, во что он якобы верит, – это все напоказ, все это – спектакль. Он сегодня будет верить в одно, а завтра в другое, в зависимости от того, что лучше продается на текущий момент. Помнишь, что Фая рассказывала о нем. Кукош не бездарен, но он всю жизнь занимался разбазариванием своего таланта, и сейчас, после стольких лет так называемой творческой жизни, он ничуть не изменился. Все тот же недалекий и жадный охотник за птицей счастья. Если перед ним положить кусок золота, он обязательно украдет его, только дай минутку. Даже если положить не золото, а блестящий кусок железа – тоже украдет.

– И книгу украдет, – кивнула я. – Как это случилось? Как вообще он смог ее украсть?

– Очень просто, Фая. Я дала ему рукопись почитать. Он унес ее к себе, потом все это как-то забылось. Я не собиралась публиковать книгу, и Иван знал об этом. Я разочаровалась в этой книге, я устала от нее – об этом ему тоже было известно. Возможно, он не сразу принял это решение. Может быть, прошло какое-то время, прежде чем он снова наткнулся на мою рукопись в своем доме. Я не знаю, как такие вещи складываются в головах таких людей, как Кукош.

– Но не мог же он не понимать, что вся эта история выплывет наружу – рано или поздно, – возмутился Герман. – Такие вещи не скроешь.

– Ты думаешь? – отозвалась Майя с сомнением. – Не знаю, может быть, он всерьез считал, что я не стану лезть в это дело. Может быть, думал, что я слишком люблю его, чтобы пойти на него войной. А может, просто не думал. Как тогда, в юности, когда продал на рынке театральные костюмы. Помнишь, Фая рассказывала. Я только теперь вижу, что это – вполне в его стиле. Иван, он из тех людей, что всегда идут на поводу у своих желаний. Он просто не в состоянии понять, что другие люди существуют и имеют тот же вес в масштабах вселенной, что и он. Для него мировая гармония – это он сам, он ее источник, он – ее цель. Для Ивана не все люди уникальны, только он.

– И что он станет делать теперь, как думаешь? – спросила я. – Вот он очернил твое имя по телевизору. Что дальше?

– Знаешь, в чем я с ним не согласна? В том, что черный пиар – это плохо. Еще вчера мое имя вообще никто не знал, я была – никто, пустота, одна из миллиона. А теперь я – одна на миллион. Посмотрим, что будет дальше, – и она улыбнулась коварной улыбкой.

Я хихикнула:

– Продолжение следует.

До «программы века» оставалось всего ничего, и я дергалась так, словно это меня собирались разбирать по частям. Юрка Молчанов – организатор и идейный вдохновитель этой катастрофы – сидел напротив меня верхом на стуле, который он повернул спинкой вперед, и с интересом наблюдал за тем, как мое лицо покрывают слоем грима. Я была против. Я говорила об этом последние три дня – впрямую и намеками, аргументируя и просто заявляя, что «не пойду – и все». Итог был предсказуем, Юрка Молчанов всегда получает то, чего хочет. Ну, или почти всегда. Мою сестру, Фаю, он не получил, она его бросила, хотя и любила. Теперь же рядом с Фаей стоял высокий, флегматичный Игорь Апрель. Он тоже не одобрял всей этой затеи, поэтому настоял на том, чтобы прийти на эфир вместе с нами.