Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как книга без конца.
– Или песня, которая становится все прекраснее.
– Да.
– Ты точно не можешь поехать в Коннектикут? Рискнуть? Посмотреть небольшой рок-концерт? Ты не можешь сказать шефу, что едешь туда взять интервью?
– К сожалению, нет. Мой шеф не очень интересуется рок-концертами. Такие новости печатают под другой рубрикой.
– Так почему ты не работаешь в том отделе?
– Конкуренция слишком высока.
– Я могу замолвить за тебя словечко. – Он приподнял брови, как будто хотел сказать, что животные в зоопарке сами могут выбирать для себя публику.
– Можешь попробовать. Но сегодня я должна отбыть наказание.
Он поморщился:
– Наказание?
Я схватила одеяло и набросила его. Мне становилось холодно.
– Ничего такого. Энди пытается преподать мне урок, поэтому отправил на задание в аэропорт.
– Почему он решил преподать тебе урок?
– Он говорит, я слишком мягкая. Считает, я должна нарастить броню или что-то в этом духе.
Мика погладил меня по спине.
– Отличная у тебя броня. Прочная.
Дрожь превратилась в мурашки, и я взмокла.
– Мика… – Я попыталась встать, но зашаталась. Нащупав диван, рухнула на него.
Он тут же подскочил.
– О черт. Что мне делать?
– Сок.
Он вышел из комнаты и вернулся, просовывая пластиковую трубочку в пакетик с соком и постоянно чертыхаясь. Фиолетовая жидкость потекла из места прокола, а соломинка так погнулась, что в ней образовалась дырка. Я выпила сок и откинулась на подушку.
– Глюкометр, – произнесла я.
– Где? – Его лицо побелело от ужаса, но я, немного овладев собой, показала.
Он сходил наверх и вернулся с глюкометром. Я взяла полоску, проколола палец и прижала его к полоске. Уровень глюкозы упал.
– Можешь принести мне ту пиццу, что у тебя в холодильнике?
Он сбегал за пиццей. Я сказала:
– Прости меня за это зрелище.
Я проглотила пиццу, как изголодавшийся зверь. Потом я легла и закрыла глаза. Я не подозревала, что проделываю все это голая, пока он не накрыл меня одеялом. Впрочем, и он одеться не успел.
– С тобой все хорошо? Вызвать врача?
– Все будет отлично. Со стороны это выглядит жутко, но ты все сделал идеально. Можешь только купить еще что-нибудь поесть? – Я попыталась рассмеяться, чтобы разрядить обстановку, но от этого меня стало подташнивать, и я, закрыв глаза, стала ждать, пока головокружение и холодный пот пройдут сами собой.
Мика сидел рядом минут десять, держа за руку, с очень серьезным видом.
– Я убью тебя, да?
– Да, но не так, как ты думаешь.
– Что?
– Прости. Чувство юмора притупилось.
– Мне остаться с тобой? Что тебе нужно?
– Через пару минут мне станет лучше. И мы проведем день, как собирались. Это моя обычная жизнь. Правда, обычно в ней меньше театральщины. Мне нужно понять, что именно скорректировать. Возможно, теперь мне следует больше есть. – Я попыталась засмеяться снова и тошноты уже не ощутила, поэтому села и опустила ноги на пол. Затем снова измерила уровень глюкозы, желая удостовериться, что все в порядке, и спросила: – Можно воспользоваться твоим душем?
Должно быть, он сбегал в магазин, пока я приводила себя в порядок. Когда я вышла из душа, Мика с гордостью показал добычу – от яблока до сэндвича с яйцом, сыром и беконом.
– Мне нужно идти. Я должна успеть на два поезда, чтобы попасть на экспресс до аэропорта.
– Нет, не нужно. Я вызову водителя. Так что садись и поешь.
Мне нравился Мика в образе начальника.
– Дай мне все, что принес.
Я выудила яйцо, к которому прилип сыр, яблоко и пару кусочков цельнозернового хлеба.
– Как ты догадался купить цельнозерновой хлеб?
– Легко! Я просто спросил себя: из чего получился бы самый ужасный тост? Из такого вот хлеба.
Я фыркнула:
– Почему это ты решил принести мне самый ужасный тост?
– Я подумал, он будет полезнее всего.
Мика, стоя у меня за спиной, прочесывал пальцами мои длинные волосы.
– Твои волосы – первое, что привлекло мое внимание. Как шелк.
– А что, если я их обрежу?
Он обнял меня за талию и поцеловал в макушку.
– Это было не единственное, что я заметил.
– Нет? Что еще?
– Что за нахальное выуживание информации, Уайлдер?
Я развернулась к нему и склонила голову, глядя на него.
– Я жду.
Его губы дрогнули в улыбке, и на мгновение мне показалось, что он шутит. Но тут он дотронулся до моей щеки и сказал:
– Твоя кожа сияет, как у золотого изваяния. – Он провел пальцем по моим губам. – С первого дня, как тебя увидел, я заставлял себя не смотреть на твои губы, чтобы не смутить тебя вожделеющим взглядом. Когда ты улыбалась, я думал лишь о том, как однажды я тебя поцелую.
Мои щеки запылали, так я смутилась.
– Ты это говоришь, чтобы я поцеловала тебя прямо сейчас.
– Возможно. – Он улыбнулся своей дерзкой улыбкой. А я все равно позволила ему поцеловать меня. Он отстранился на дюйм. – А ты вообще меня заметила?
Несмотря на то что он профессионально обольщал девушек, я сомневалась, надо ли позволять ему прочитать мою мысль о том, что я была никем, а он – кем-то. Даже стоя в его объятиях, я волновалась, что его оттолкнут мои мысли о безответной любви к нему.
– Возможно, я подумала, что ты симпатичный.
– Симпатичный, – произнес он таким тоном, который обычно используют родители, услышав, как их чадо только что выдало вопиющую ложь.
Его телефон завибрировал, спасая меня от более тщательного расследования. Приехал водитель, и Мика вышел проводить меня и поцеловать на прощание. Он взял с меня обещание звонить, и писать, и обязательно увидеться, когда он вернется из Коннектикута.
Никогда еще двадцать четыре часа не тянулись так медленно.
В аэропорту постоянно возникает ощущение дежавю. Разные люди в миллионный раз повторяют одни и те же схемы. Один день здесь – и кажется, что время остановилось. А три дня точно станут похожи на тюремное заключение. Я написала Зайону: «Узнай что-нибудь о том, кто сегодня летит через аэропорт Кеннеди. Я не могу это выносить».
Зато у меня появилось время обдумать отношения с Микой. Он был прав. Он убьет меня. Только не сексом (хотя я бы выбрала именно такой способ), а собственным невежеством. Он хотел как лучше. Я давала неделю на то, что он будет пытаться выбраться из тупика, а не сумев, сломается. А потом уйдет. Я сама постоянно пыталась найти выход из этого тупика, но мне приходилось с этим жить. Может, мне следовало облегчить ему жизнь и просто отпустить его.