Мэт кивнул.

— В твоем случае она могла воздействовать на одно, а поразить другое.

Я уже открыл рот, чтобы отплатить брату той же монетой, но уголки памяти уже начали заполняться неприятными образами. Я осмотрел мелко дрожащие руки, предплечья и, наконец (морщась, потому что при малейшем движении шеи виски пронзала острая боль), грудь. Несмотря на воспоминания о бушующем пламени, ожогов не видно.

— Душа горит? — подсказал Мэт. «Он случайно догадался», — подумал я, как обычно раздосадованный умением брата читать мои мысли. — Суккубы поджигают дух, а не тело. Ты весь в синяках, плечо прострелено, интимные места исцарапаны, но ожогов нет.

Да, именно это я читал в учебниках, хотя суккуба во плоти (при воспоминании о плоти Джулиет тело начинало дрожать от ужаса и — возбуждения) никогда не встречал и такой боли не испытывал. Бог свидетель, тогда пламя казалось мне настоящим: будто крутишься на вертеле над мангалом, а дьявол протыкает твою румяную кожицу вилкой, чтобы пустить сок.

Перед глазами пронеслись события последних двадцати четырех часов: все они, увы, закончились провалом. Жизнь, смерть и Гейб Маккленнан на слайдах, которые показывал в моем подсознании призрак; незваный гость на пятом этаже архива и неудачная попытка совершить долгий полет с короткой лестницы; погоня за собственным хвостом в разных районах Северного Лондона; и на десерт неприятная встреча с хищным демоном, кружившим по Чаринг-Кросс-роуд в поисках сытного ужина и теплой постели, не важно в какой последовательности.

Я взглянул на часы: три утра, четвертый. Выходит, без сознания пролежал более двух часов. Быстрее, нужно бежать, столько всего переделать, еще немного и опоздаю — чувство спешки, невыносимое, почти до физической боли, накрыло с головой. А встать-то смогу? Что же, не попробую — не узнаю. Откинув одеяло, я спустил ноги на пол.

— Тебе лучше отдохнуть, — проговорил Мэтт, постепенно входя в роль старшего брата. — Организм перенес огромный стресс. Если бы хоть раз приклонил голову в молитве…

Я нетерпеливо отмахнулся. Попытался подняться, но тело не слушалось.

— Что ты здесь делаешь? — не выдержал я. — К тебе явился Святой дух и завилял хвостом, чтобы сообщить о попавшей в беду душе?

— Мне позвонила твоя домохозяйка. Она перепугалась: попробовала тебя разбудить, а ты даже не шевелился. Зная, что из окна выпрыгнул не человек, она обратилась за помощью туда, где живет сила, многократно превышающая человеческую.

Я не ответил: куда важнее казалось сохранить равновесие и удержаться на ногах. Из одежды на мне остались только носки. Бр-р, уж лучше быть полностью голым, чем в них! Все тело в царапинах, очень напоминающих тайное послание на китайском.

— Ты должен быть благодарен, — не унимался Мэтт. — Если не мне, то хотя бы ей. Без святой воды и молитв лежать тебе сейчас в коме.

Я невесело рассмеялся, хотя намек понял. Нравится мне это или нет, обычный арсенал священника — святая вода, елей, читаемые нараспев молитвы — действительно помогает против призраков, но только иногда и только если ими пользовались с искренней верой, которой Мэтти не занимать. Как ни крути, брат действительно спас меня от страшной участи. После того как Пен, словно Дейви Крокетт,[23]примчалась ко мне на помощь…

Я осторожно коснулся плеча. Так, небольшая опухоль с идеально круглой раной в центре — вот какой след оставило ружье Пен… Только стреляла она вовсе не из ружья, а из детского пневматического пистолета, и я сразу понял, чем он был заряжен. Вот почему суккуб сбежала, как говорится, теряя тапочки!

— Это четки, а не ожерелье! — с восхищением и омерзением одновременно пробормотал я. — Четки, спиленные до размера шарообразной стальной пули. Пен говорила, что ходила к Рафи и он ее предупредил. Очевидно, предупреждение было куда обстоятельнее, чем она рассказала.

Поднявшись, Мэтт подошел ко мне и, глядя сверху вниз, строго поджал губы.

— Феликс, — негромко начал он, — так жить нельзя. Ты превратил Божий дар в заурядное ремесло, ремесло дурное, порочное, таким невозможно заниматься с чистой совестью. Изгнание духов — священное дело церкви, а не способ быстренько разбогатеть.

— Где здесь богатство? — развел руками я, показывая скромность своего жилища. После того как в нем порезвился демон, оно казалось еще скромнее обычного. — Или, думаешь, за мемуары семизначный гонорар получу?

Мэтт не отступил ни на йоту: отступать он просто не умеет.

Приобрел славу великолепного охотника и соответствующую популярность.

— Нельзя изгонять духов, предварительно не исповедовав, — с тем же непоколебимым спокойствием продолжал он, — иначе есть шанс послать в ад невинных. Ты же не понимаешь, что творишь! Совсем как слепой, который разгуливает по центральной улице с пистолетом и палит во всех, кто попадется под руку. Только твои деяния намного, несравнимо страшнее…

Опершись на столбик кровати, я наконец поднялся на ноги. Так что всего несколько сантиметров разделяли наши лица, когда я отвечал ему, стараясь сохранить максимальное для голого человека чувство собственного достоинства.

— Спасибо за проповедь, Мэтти, но имей в виду: я не верю в небеса, Иисуса и папскую непогрешимость. Все эти разговоры о том, что нужно бороться за справедливость, служить Богу, а не мамоне, конечно, вдохновляют, но давай начистоту. Твои братья во Христе соблюдают обет бедности так же ревностно, как обет целомудрия, верно?

Мзтт ответил далеко не сразу, но не потому, что онемел от моего красноречия. Ему просто не хотелось огрызаться: это наверняка считалось бы грехом.

— Феликс, ты не веришь ни во что, — наконец ответил брат, сделав абсолютно непроницаемое лицо. — Именно поэтому не имеешь права распоряжаться человеческими душами. Ты ведь не знаешь, ни куда они попадают, ни как именно работает сила, которой наделил тебя Господь.

— А тебе бы только вписать все в удобную и привычную схему, по которой среди прочего души некрещеных детей попадают в ад, — парировал я. — Ты часть финансовой пирамиды, Мэтт, величайшей в истории мира. Но то, что вам доверяют тысячи миллионов людей, еще не доказывает вашу правоту.

— Лимб, — поправил брат, — души некрещеных детей попадают в лимб. Но тебе это прекрасно известно. — Он отвернулся к выбитому окну. Мэтт никогда не любил играть в гляделки. — Никто в этом мире не может быть уверен в собственной правоте, — пробормотал он. — Истину мы видим туманно, как через толстое стекло. Однако, когда встает выбор: не делать ничего или делать людям плохо, разве не разумнее выбрать «ничего»?

Я шагнул к нему, совершив довольно серьезную ошибку: отказываться от безмолвной поддержки столбика кровати еще явно не следовало.

— Евангелие от Хладнокровного Люка?[24]Очень мило, Мэтти, и очень низко. Потому что альтернативой специалистам-фрилансерам является вовсе не «ничего». То, чем занимаются твои братья во Христе, не слишком напоминает «ничего», верно? — Я заметил, как напряглись могучие плечи брата. — Думаешь, не знаю, что у церкви есть свои специалисты? Или что ведется постоянная вербовка? Делить призраков на волков и овец под знаменем Матери-церкви, по-моему, не очень похоже на «ничего». Прошедшие ваш строгий отбор… думаю, они получают благословение и «зеленый свет». Понятия не имею, что происходит с остальными, но жуткие сплетни слышал. Разумеется, лишние глаза и уши вам не нужны. А я хотя бы стригу всех призраков под одну гребенку. Бога из себя не корчу и его первого заместителя тоже.