— Я клянусь именем Вуна Макака, — многозначительно сказал Ишикк. — Пусть он хранит меня и проклинает, сколько ему захочет­ся. Я искал усердно. Ни один чужак, как тот, которого вы описали, — с белыми волосами, хорошо подвешенным языком и лицом, похожим на наконечник стрелы, — там не появлялся.

— Иногда он красит волосы, — уточнил Ворчун. — И переоде­вается.

— Я спрашивал про все имена, что вы мне дали. Никто его не видел. Вообще-то, я бы мог поймать рыбу, которая разыщет его для вас. — Ишикк потер заросший подбородок. — Толстобокий корт смог бы такое сделать. Только вот искать его я буду долго, да-да.

Трое посмотрели на него.

— Знаете, эти рыбы — они ведь неспроста, — сказал Грубиян.

— Суеверия, — отрезал Ворчун. — Вао, вечно ты их ищешь.

«Вао» — не настоящее имя этого человека; Ишикк не сомневался, что они называют друг друга фальшивыми именами. Поэтому он придумал для них собственные имена. Если чужаки подсовывают ему фальшивки, он ответит им тем же.

— А ты, Темоо? — резко спросил Грубиян. — Мы не можем лебезить перед тобой всю дорогу до...

— Господа... — заговорил Мудрец и кивнул на Ишикка, который знай себе прихлебывал суп. Они перешли на другой язык и продолжили спор.

Ишикк слушал краем уха, пытаясь определить, что это за язык. Он никогда не ладил с другими языками. Да и зачем? Ни ловить, ни продавать рыбу они бы не помогли.

Он действительно искал нужного им человека. Всю округу обошел, посетил множество местечек на Чистозере. Это была одна из причин, по которым он не хотел жениться на Маиб. Ему придется осесть, а это плохо сказывается на улове. По крайней мере, редкую рыбу так точно не поймаешь.

Ему все равно, зачем они ищут этого Хойда, кем бы он ни был. Чужаки всегда искали то, чем не могли обладать. Ишикк откинулся к стене, болтая пальцами ног в воде. Как приятно. Наконец они прекратили спорить. Дали ему новые инструкции, вручили кошель со сферами и ступили в воду.

Как большинство чужаков, эти носили сапоги из толстой кожи, до самых колен. Они шли к выходу, расплескивая воду. Ишикк последовал за ними, махнув Маиб и подобрав свои ведра. Он еще вернется позже, чтобы поужинать.

«Может, стоит позволить ей поймать меня? — Рыбак вышел снова на солнечный свет и вздохнул от облегчения. — Нуу Ралик знает, я старею. Было бы неплохо расслабиться».

Его чужаки шлепали по Чистозеру. Ворчун шел последним. Он выглядел очень расстроенным.

— Где же ты, Бродяга? Что за дурацкое путешествие... — Потом он прибавил на своем родном языке: — Алаванта камалу каяна. — И зашлепал следом за своими товарищами.

— Что-то дурацкое в этом точно есть, — проговорил Ишикк с коротким смешком и, повернув в другую сторону, отправился про­верить ловушки.

Нан Балат любил убивать.

Не людей. Только не людей. Он убивал животных.

Особенно маленьких. Он не знал, отчего это его так радовало. Радовало, и все тут.

Нан Балат сидел на крыльце своего особняка, отрывая лапки небольшого краба одну за другой. Отделять их было приятно — Нан Балат сначала тянул легко, и животное замирало. Потом тянул силь­нее, и оно начинало дергаться. Связки сопротивлялись, затем рвались, щелкая. Краб корчился, и Балат махал лапкой, сжимая тварюшку двумя пальцами.

Он удовлетворенно вздохнул. Отрывание лапок расслабляло, заставляло боль отступать. Бросив лапку через плечо, принялся за следующую.

Нан Балат не любил говорить об этой своей привычке. Даже с Эйлитой избегал этой темы. Он просто этим занимался. У всех свои способы не сойти с ума.

Лапки закончились, и он встал, опираясь на трость, окидывая взглядом сады семьи Давар — каменные стены, увитые лозами разных видов. Они такие красивые, но лишь Шаллан могла оценить их по достоинству. Эта часть Йа-Кеведа — расположенная на юго-запа­де от Алеткара, на возвышенностях, пересеченная горами вроде Пиков Рогоедов, — изобиловала лозами. Они росли повсюду, укрывали и сам особняк, и ступени, ведущие к нему. За пределами людских­ поселений свисали с деревьев, вились по каменистым просторам и были такими же вездесущими, как трава в других областях Рошара.

Балат подошел к краю крыльца. Какие-то дикие певунчики запели в отдалении, потирая свои раковины, покрытые бороздками. Каждый пел в своем ритме и тональности, хотя мелодией это все-таки называть не стоило. Мелодии творили люди, не животные. Но все же это песни, и временами казалось, что они поют, отвечая друг другу.

Балат спустился, преодолевая ступеньку за ступенькой, и лозы, вздрагивая, убирались прочь от его ног. Прошло уже почти шесть месяцев после отъезда Шаллан. Этим утром они получили весточку по даль-перу — она успешно завершила первую часть своего плана, став ученицей Ясны Холин. И теперь его малышка-сестра, которая до сих пор ни разу не покидала поместье, готовилась ограбить самую важную женщину в мире.

Спускаться по ступенькам — удручающе тяжкий труд. «Двадцать­ три года, — подумал Балат, — и уже калека». Он по-прежнему чувствовал постоянную тупую боль. Перелом был плохой, и лекарь едва не решил отрезать всю ногу. Возможно, стоило радоваться, что до этого так и не дошло, но ему предстояло до конца своих дней ходить­ с тростью.

Скрак играла с чем-то на зеленой лужайке, где ухоженную траву оберегали от лоз. Большая рубигончая валялась, прижав усики к го­лове, и грызла свою добычу.

— Скрак, — позвал Балат, ковыляя ближе, — что у тебя там, девочка?

Рубигончая глянула на хозяина, приподняв усики. Потом издала гулкий звук — два голоса, словно эхо, накладывались друг на друга — и снова принялась играть.

«Проклятая тварь, — подумал Балат ласково, — так и не научилась выполнять приказы». Он разводил рубигончих с юных лет и обнаружил — как многие до него, — что чем они умней, тем более непокорны. О, Скрак была верной, но по мелочам внимания на него не обращала. Точно ребенок, который старается доказать свою независимость.

Приблизившись, он разглядел, что Скрак умудрилась поймать певунчика. Существо размером с кулак имело форму заостренного диска с четырьмя «руками», что высовывались из основания и ритмично скребли по верхушке. Четыре крепкие «ноги» обычно удержи­вали его на каменной стене, но их Скрак уже отгрызла. Она и с двумя­ «руками» расправилась и сумела сдавить раковину так, что та трес­нула. Балат чуть было не отобрал животное, чтобы самому оторвать оставшиеся лапы, но потом решил — пусть лучше Скрак развлечется.­

Скрак отвлеклась от певунчика и посмотрела на Балата, вопросительно приподняв усики. Она была гладкой и поджарой и, садясь на задние лапы, вытягивала перед собой все шесть конечностей. У рубигончих нет ни раковин, ни кожи; их тела покрывала смесь того и другого, гладкая на ощупь и более гибкая, чем истинный панцирь, но жестче кожи и состоявшая из плотно сомкнутых пластин. Заостренная морда рубигончей казалась любопытной, ее глубокие черные глаза внимательно глядели на Балата. Она издала тихий трубный звук.