Речь П.П. не отличалась красноречием: говорил он с очень сильным малороссийским акцентом, произнося «хв» вместо «ф» и т. п. Претензии в его речах не было никакой, начинал он их очень нескладно; но сила убеждения его была так велика, образность выражений так сильна, что приковывала к себе общее внимание. Я приглашал его нередко как члена Совета министра финансов в заседания по вопросам, касавшимся обложения торговли и промышленности, и всегда, как только он начинал говорить, все – и чиновники, и купцы – настораживались и старались не проронить ни одного слова, хотя нередко он резко высказывался, что называется, против шерсти своей аудитории. Ему возражали, горячо с ним спорили, но не могли отрицать силы и искренности его аргументации.

В университете в последние годы жизни П.П. Цитович не читал, но нередко председательствовал в юридических испытательных комиссиях. Желудочные страдания почти ежегодно заставляли П.П. ездить летом в Киссинген, где он был более 20 раз подряд. Но там его только подправляли, радикально не излечивая. С годами болезнь его чрезвычайно обострилась, и страдания сделались очень сильными, даже невыносимыми. Но зато дух был очень крепок. Сперва П.П. даже выезжал с болями, потом, уже совсем слабый, лежа в кресле, все-таки беседовал по университетским делам. После одной из таких бесед, когда я видел его в последний раз, он через несколько дней скончался. Болезнь его была, по-видимому, рак, но с уверенностью я этого утверждать не могу.

В последние годы жизни П.П. Цитович был сенатором Судебного департамента[411]. Надо только удивляться, что такой выдающийся юрист так долго не был сенатором: все от отсутствия искательства. На его похороны собрались отдать последний долг как его друзья, так и многие его политические противники: все одинаково не могли не оценить нравственную высоту усопшего и его выдающееся значение в науке и жизни.

Но возвращаюсь к податным проектам. Надстройкою, дополнением к системе реального обложения должны были явиться, по нашему плану, личные налоги, т. е. главным образом подоходный налог. Вопрос о введении у нас этого налога возбуждался еще в известной Податной комиссии, которая даже выработала некоторые проекты, направленные к этой цели. Тот же вопрос возникал несколько раз и впоследствии, но всегда разрешался в отрицательном смысле еще до внесения в Государственный совет. Подоходный налог не пользовался и симпатиями министров финансов, которые не ожидали от него серьезного дохода для казны, а предвидели очень много неприятностей и беспокойства и для плательщиков, и для финансовой администрации. Подоходному налогу придавали притом какое-то политическое значение: с одной стороны, это было требование левых партий, с другой – введение какого-то социалистического элемента в наше законодательство. Поэтому правительство относилось к нему с опаскою и по всем приведенным соображениям. Однако финансовые потребности вызывали необходимость серьезно подумывать о новых формах обложения. Настаивали на этом и некоторые общественные круги, далекие от левых политических течений и социализма, а именно промышленники и торговцы: в промысловом налоге они, в сущности, были уже привлечены к подоходному обложению и основательно указывали на несправедливость изъятия от него всех других плательщиков. Когда в 1893 г. ожидался крупный дефицит по бюджету, новому министру финансов С.Ю. Витте пришлось подумать о новых налогах. Конечно, явилась мысль и о подоходном налоге. Но он отверг ее с самого начала, как по техническим, так и по политическим соображениям: для него лично, конечно, было неудобно начинать с введения такого налога, который вызвал бы против него общее неудовольствие влиятельных классов общества[412].

Поэтому С.Ю. Витте изобрел два суррогата подоходного налога: квартирный налог[413] и военный налог с освобождаемых от отбывания воинской повинности натурою. Первый падал бы на городских жителей, второй, очень ничтожный, по 3 р[убля] в год, явился бы своего рода возвратом к подушному обложению. Воинский налог так и не был тогда введен ввиду крайней его незначительности и сведения бюджета другими средствами. Но квартирный осуществился. С.Ю. Витте ожидал от него больших доходов. Вскоре, однако, обнаружилось, что этот налог не дал даже того, что от него рассчитывали получить. Это обстоятельство еще более расхолодило С.Ю. Витте ко всем формам лично-подоходного обложения. Вообще, к прямым налогам он относился безо всякого энтузиазма: все его внимание сосредоточилось на косвенных и главным образом на его детище, винной монополии, которая действительно оправдала все финансовые расчеты[414]. Однако когда во время японской войны вопрос об изыскании новых источников государственных доходов стал очень остро, опять пришлось подумать о подоходном налоге. На этот раз вопрос о нем был поднят в бюджетной речи государственного контролера П.Л. Лобко, думаю, что не без влияния его просвещенного товарища Д.А. Философова[415]. Эта ли речь или другие обстоятельства, но подоходный налог был вновь поставлен на очередь и, как я уже упоминал выше, весною 1905 г. образована была комиссия из профессоров. С тех пор Департамент окладных сборов принялся работать над проектом подоходного налога прямо не покладая рук. Много пришлось за него бороться еще до внесения его в Государственную думу. Собственно говоря, сам министр финансов В.Н. Коковцов относился к этому делу довольно безразлично. Возможно, что он принял такой тон, чтобы избегнуть обвинений в левых тенденциях, или просто не рассчитывал на успех. Во всяком случае, нам он не чинил никаких препятствий, а, напротив, оказывал всякую поддержку, когда была в ней надобность. Проект вчерне был закончен Департаментом уже зимою 1905 г. или в самом начале 1906 г. Мы докладывали его тогдашнему министру финансов И.П. Шипову, который остался им очень доволен[416]. Тогда проект был внесен в междуведомственное совещание. Здесь он прошел без особых трений, хотя А.В. Кривошеин, представитель Главного управления землеустройства и земледелия, высказался принципиально против него, как против уступки левым партиям, в программе которых стоял подоходный налог. Но он все же не настаивал на своем мнении, так как вопрос о внесении проекта в Думу был уже решен правительством в положительном смысле[417]. Особые споры вызвал вопрос о нарушении коммерческой тайны ради получения данных о доходах плательщиков, об обязанности кредитных учреждений давать фиску сведения о находящихся у них вкладах и т. п. Для обсуждения этого частного вопроса было образовано отдельное совещание при участии представителей банков и Кредитной канцелярии[418]. Председательствовал в нем И.П. Шипов; хотя в то время он уже не был министром, но он желал довести лично до конца дело о подоходном налоге[419], а также о реформе наследственных пошлин; о них я еще буду говорить впереди. На этом совещании Департамент окладных сборов и проф[ессор] И.Х. Озеров были за открытие коммерческой тайны; представители банков и директор Кредитной канцелярии Л.Ф. Давыдов – против. Между банкирами и И.Х. Озеровым произошли даже очень резкие пререкания. Таким образом, вопрос остался в крупном разногласии и был решен В.Н. Коковцовым в согласии с мнением банков. Противоположное решение восторжествовало уже в Финансовой комиссии Государственной думы.