– Да, – отвечаю тем же рабочим голосом. – Все верно, я на девяносто пять процентов сейчас уверена в том, что работа оригинальна. Всего хорошего. До встречи.

Нажимаю на отбой. Внутри буйствует волнение.

– Это как понимать? – впервые на моей памяти начальник поднимает на меня голос. Даже вздрагиваю от неожиданности. Он обычно сдержан, даже когда не в духе.

– Извините, я помню про нашу политику, но Дамир… Маратович позвонил и потребовал ускориться, ему срочно нужно уезжать, поэтому он попросил доделать экспертизу в кратчайшие сроки.

Если бы можно было убивать на расстоянии, я бы, наверное, уже сама лежала под этим самым микроскопом, разрезанная скальпелем. Настолько яростный взгляд сейчас у Александра Викторовича. Похоже, мы в пух и прах разрушили его планы.

– Ты… – сжимает зубы, словно старается изо всех сил держать себя в руках, – уволил бы к чертовой матери, если бы не… Ты почему сказала ему, что у него оригинал?

– Потому что так и есть. Он начал допрашивать, отчитывать, что две недели прошло, а я даже не могу дать ему хотя бы примерный ответ. Сказал, что больше ни одной картины своей нам не отдаст и знакомым скажет, что мы не компетентны. Я не хочу, чтобы наша репутация испортилась, – на ходу выпаливаю первое, что приходит в голову. Только это не помогает. Ельский плотно сжимает губы, а потом быстрым шагом покидает кабинет.

Рвано выдыхаю. Правда расслабилась я рано. Ближе к вечеру Александр Викторович пришел ко мне в кабинет и сказал, что если я еще хотя бы раз позволю себе раньше времени выносить вердикт по картине, то вылечу из его галереи, и он сделает так, чтобы ни в одну другую меня не взяли даже гидом.

– Я думала, он убьет меня, – выпаливаю в сердцах, докладывая Дамиру о том, что я сделала все, как он велел.

Дамир только отрицательно мотает головой.

– Не убил бы. Ты нужна ему как щит. Без тебя проблемы лягут на его шею. Так что ты ничем не рисковала.

Вроде бы новость хорошая, но червяк внутри грызет. Вижу, что Дамир напряжен, хоть и пытается этого не показывать. Вижу по рукам, сцепленным на руле, по белым костяшкам, напряженным венам. По тому, как заострились широкие скулы.

Обычно, когда он встречает меня, мы еще минут пять целуемся на парковке. Иногда Дамир даже пересаживает меня на себя, и мы с жадностью демонстрируем друг другу насколько соскучились за целый день. До секса не доходит, но эти минуты кажутся такими важными и ценными. Сейчас же все иначе.

Протягиваю руку и касаюсь сосредоточенного лица ладонью. Пальцы пробегаются по черной щетине и поглаживают кожу над ней. Дамир переводит на меня взгляд.

– Ты расскажешь мне? – спрашиваю, выискивая в темных глазах ответ.

Вместо слов следует шумный выдох.

– Катю помнишь? – произносит дальше.

– Да.

– Так вот она – дочь нашего полковника. И он теперь в курсе, что мы с тобой вместе.

Серое вещество начинает активно работать, подсовывая мне яркие догадки того, как все выглядит в глазах начальства Дамира. Капитан полиции, расследующий дело, и главная подозреваемая… Боже…

– Тебя уволили? – вырывается ошарашенно.

– Нет. Но отстранили от дела. Теперь этим всем занимается другой человек. Поэтому я хочу как можно скорее его свернуть, – Дамир берет мою замершую на его лице ладонь и крепко сжимает. – Если картина все еще подлинна, значит, Ельский не успел ее подменить. И уже вряд ли это сделает. То есть по сути ты вернешь ту же самую картину, что я тебе приносил. И у наших не будет доказательств против тебя. Мы сможем оттянуть время. А в скором времени, если все получится, как я рассчитываю, ты просто уволишься. Дело зависнет и его закроют.

– Но это ведь хорошие новости, – заторможено озвучиваю мысли. Если все будет так, то это лучший исход.

– Да. Если за эти два дня ничего не случится. И еще, – Дамир удерживает мой взгляд, – мне нужно будет уехать. На несколько дней, как только я верну картину.

Тревога снова взвивается вверх. Чувствую себя качающейся на качелях. То вниз по траектории волнения, то снова вверх. Настолько резко, что в животе все скручивает неприятными ощущениями.

– Зачем?

– Так надо, Маш, – мужские пальцы ложатся мне на подбородок и, сжав его, мягко поглаживают губы. – Но не волнуйся. Если мы отдадим картину так, как я планирую, все будет отлично. Тебе не о чем будет больше волноваться.

Но к сожалению, не всегда все происходит так, как мы планируем. Жизнь любит сделать подножку даже на ровном месте. При чем иногда так, что при падении переламываешь части тела.

– Я так не хочу, чтобы ты уезжал, – уютно устроившись на плече Дамира, прогуливаюсь пальцами по его обнажённой груди.

– Это ненадолго, – звучит мне в макушку.

Веду пальцами вверх к плечу, касаясь подушечками небольшой родинки около ключицы. Кажется, я с закрытыми глазами могла бы нарисовать расположение каждой родинки на его теле. Знаю их все, потому что пока мы лежим вот так по вечерам или утром, я безустанно рассматриваю Дамира. Все в нем для меня безупречно. Даже этот шрам на шее, которого сейчас касаются мои пальцы. Знаю, что эта метка – ужасное напоминание о том, что случилось с его отцом. Дамир рассказал мне, и поэтому стараюсь лишний раз не трогать его, чтобы не навеять грустные воспоминания.

– Знаю, – веду рисунок ногтями обратно по груди, путаясь в россыпи тёмных волос, миную твёрдый живот и замираю около резинки трусов, – просто не хочу расставаться. В прошлый раз это было на три года.

– В прошлый раз все было иначе, Маша, – мгновение, и я оказываюсь на спине, а Дамир надо мной. Он возвышается надо мной, а у меня дух захватывает. Чёрные волосы в беспорядке после ночи, и я тянусь, чтобы поправить их ему. Отвожу со лба и заглядываю в темные заводи.

– Ты вернёшься? – глупый вопрос и звучит по-детски, но ничем не объяснимая тревога странным образом не отпускает. Возможно, причина в том, что я просто не хочу оставаться без Дамира. Если бы можно, я бы поехала с ним, но Ельский не отпустит.

– Обязательно, – твердо отвечает Дамир, – я тебя уже никуда не отпущу, Маш. Если мы вместе, то теперь только так.

Любимые губы уверенно накрывают мои, и я тут же вспыхиваю, смыкая руки за широкой спиной. Дамиру не требуется много времени, чтобы зажечь в моем теле необходимые огни. Хватает того, что он ласкает мою грудь рукой, упираясь между ног своей мгновенно ставшей твёрдой эрекцией, и толкается в меня через двойную прослойку белья. Прямо в ту самую точку, от которой расходятся миллионы искр, разлетающихся как светлячки по телу. Они садятся на внутренние органы и жгут, жалят, заставляют гореть. Губы Дамира прокладывают дорожку по моей шее, берут в плен сначала один сосок, потом другой. Его умелый язык неторопливо дразнит их, прикусывает, оттягивает зубами, вырывая из моего рта захлебывающиеся стоны. Тело выгибается, подставляясь сильнее под мужские ласки. Не знаю, как бывает у других, но мне кажется, что секс с человеком, которого любишь, какой-то особенный. Глубоко интимный, связывающий в буйстве красок не только тела, но и души.