Я то и дело приглядывал за длинным гравийным проселком, ведущим к дому, высматривая пыль за ярким сверканием металла. Надеялся, что адвокат доберется сюда первым, и все же в любой момент ожидал прибытия Грэнтэма и его помощников. Один мой друг-юрист как-то сказал, что очень легко презирать адвокатов, пока тебе самому не понадобится адвокат. В тот момент я счел это за пустую болтовню, но только не сейчас.

Теперь я ждал его, словно манны небесной.

День понемногу угасал, а темы для разговоров окончательно иссякли. В любых словах таилась угроза – на каждом шагу здесь ждали мины-растяжки и слепые повороты, чреватые серьезными потерями. А всё потому, что все так или иначе сводилось к реальности убийства, причем не просто убийства как такового. Был недвижимый, превратившийся в расклякшую массу труп человека, которого мы все знали. Были вдруг выскакивающие, словно на пружине, вопросы, были теории, которые мы все прокручивали в голове, но все же так ни разу и не решились обсудить. Он был убит здесь, где наша семья жила и дышала, и одной только этой угрозы было вполне достаточно; но была еще и Грейс.

И был я.

Никто не знал, как со мной поступить.

Когда Дженис впервые обратилась ко мне, ее голос звучал слишком громко, а глаза нацелились в какую-то точку у меня над плечом.

– Итак, какие у тебя теперь планы, Адам?

Лед звенел в тонком хрустальном стакане, и когда наши глаза наконец встретились, пространство между нами внезапно заполнилось – словно бессчетное количество тонких проводков соединило нас, словно все они вдруг разом загудели.

– Планы у меня поговорить с тобой, – ответил я, вовсе не намереваясь, чтобы мои слова прозвучали слишком уж вызывающе.

Улыбка соскользнула с ее лица, забрав с собой бо́льшую часть румянца. Ей явно хотелось бросить взгляд на моего отца, но она не стала.

– Ну что ж, хорошо. – Голос Дженис звучал ровно и холодно. Разгладив свои юбки, она поднялась с кресла, словно ее подняла оттуда какая-то невидимая сила. Голову она держала так, что могла бы удержать на макушке стопку книг – даже когда наклонилась, чтобы поцеловать моего отца в щеку. Двинулась к двери – куда более спокойная, отметил я, чем когда-либо. – Может, пройдем в салон?

Я проследовал за ней в прохладное нутро дома, вдоль по длинному коридору. Она открыла дверь салона рядом со своей спальней и махнула мне, чтобы заходил первым. Мой взгляд ухватил пастельные тона и богатые ткани, мешочек с незаконченной вышивкой на том, что моя мать назвала бы старомодным словом «козетка». Я сделал три шага внутрь и повернулся к ней, увидев, как она аккуратно и мягко затворяет дверь. На миг ее тонкие пальцы раскинулись по темному дереву, а потом Дженис развернулась и влепила мне пощечину. Боль обожгла, словно вспыхнувшая спичка.

Ее палец поднялся между нами, и на ногте сверкнул облупившийся лак. Ее голос дрожал:

– Это за то, что заставил своего отца прочитать мне лекцию о значении семьи. – Дженис нацелила палец в направлении крыльца. – За то, что оскорбляешь меня в моем собственном доме!

Я открыл было рот, но она перебила меня:

– За то, что меня вызвали на ковер перед моей собственной семьей, как нашкодившего ребенка!

Дженис опустила руку к груди, ухватилась за свою бледно-желтую шелковую блузку, оттягивая ее вперед, и вдруг затряслась всем телом. Ее следующие слова упали в комнату, словно лепестки увядающего цветка:

– Я отказываюсь, чтобы меня пугали, и отказываюсь, чтобы мною манипулировали. И ты, и твой отец. Хватит! Теперь я собираюсь подняться наверх отдохнуть. Если ты скажешь отцу, что я тебя ударила, я буду все отрицать.

Когда дверь с еле слышным щелчком закрылась, я подумал, не выйти ли вслед за ней, но этого не случилось. Едва я успел сделать первый шаг, как в кармане у меня завибрировал мобильник. Я узнал номер Робин. Она буквально задыхалась:

– Грэнтэм только что уехал с тремя помощниками шерифа! Они планируют исполнить ордер!

– Они едут сюда?

– Именно это мне и сообщили.

– Когда они выехали?

– Пятнадцать минут назад. Будут с минуты на минуту.

Я сделал глубокий вдох. Это происходило опять.

– Уже еду, – сказала Робин.

– Хорошая мысль. Но, что бы тут ни произошло, всё давно закончится, когда ты сюда доберешься.

– Твой адвокат там?

– Не в данный момент.

– Просто окажи мне любезность, Адам.

Я выжидал, ничего не говоря.

– Не сделай какую-нибудь глупость.

– Например?

Пауза.

– Не сопротивляйся.

– Не буду.

– Я серьезно. Не встревай с ним ни в какие свары.

– Да господи…

– Ладно. Уже мчусь.

Я закрыл телефон и, поспешно выходя, чуть не повалил вазу, стоящую на столике у двери. Едва только окунулся во внезапное закатное тепло на крыльце, как увидел Паркса Темплтона, поднимающегося по ступенькам. Быстро ткнул в него рукой, а потом в отца:

– Мне нужно переговорить с вами обоими в доме, прямо сейчас.

– Где твоя мать? – спросил отец.

– Мачеха, – машинально поправил я. – Это не насчет нее.

– А насчет чего же? – спросил Паркс.

Я оглядел крыльцо. Все глаза были направлены на меня, и я осознал, что скрывать уже нечего. Все произойдет очень скоро и прямо здесь. Еще раз нацелился взглядом на горизонт и понял, как мало времени на самом деле осталось.

Похоже, машин было три. Мигалки включены, сирены молчат.

Я встретился взглядом с адвокатом.

– Сегодня вы отработаете свои деньги, – произнес я.

Вид у него был озадаченный, и я вытянул руку в сторону дороги. По мере того как дневной свет угасал вокруг нас, полицейские мигалки сияли все ярче. Они были уже совсем близко – в какой-то паре сотен ярдов. Вскоре ушей коснулся и шум моторов. Он все нарастал, когда вся моя родня вскочила на ноги вокруг меня, а я уже слышал стук камешков, барабанящих о металл, хруст и глухие шлепки шин, быстро летящих по гравию. Через десять секунд водитель переднего автомобиля потушил мигалки; остальные последовали его примеру.

– Они здесь, чтобы исполнить ордер на арест, – сказал я.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Позвольте мне вести все разговоры, – встрепенулся адвокат, но я знал, что он будет совершенно бесполезен. Грэнтэм не станет с ним расшаркиваться. У него есть ордер, и этого вполне достаточно. Я почувствовал руку у себя на плече – отец. Он сильно сжал пальцы, но я не обернулся, и ни единое слово не слетело с его губ.

– Все будет хорошо, – сказал я, и его пальцы напряглись еще сильнее.