Таким образом, якобинская диктатура, помимо мер чисто репрессивного характера, осуществляла широкую национально-культурную политику, направленную на создание нового государства на единой национальной основе. Новое территориальное деление, общий для всех французский язык, новая религия, новые законы – все это должно было сформировать и новую французскую нацию, свободную от многовековых наслоений социального зла.

Как и якобинцы, Пестель был убежденным противником федерализма. Его спор с Н. М. Муравьевым о том, какой должна быть Россия – единой и неделимой или федеративной, – уходит своими корнями в эпоху Французской революции. Само слово «федерализм» в годы революции использовалось в трех значениях: 1) Государственное устройство наподобие США. 2) «Стремление к объединению разрозненных провинций, охватившее Францию в самом начале революции, когда французский народ, по выражению Казановы, “сделался поклонником родины, не зная до революции ни что такое родина, ни самого слова «родина»”»[496]. 3) Движение департаментов против Парижа, начатое жирондистами летом 1793 г.

В последнем значении слово «федерализм» использовалось монтаньярами, которые в целях политической борьбы объединяли 1-е и 3-е значения. В действительности, как показал А. Олар, жирондисты были федералистами еще в меньшей степени, чем монтаньяры. В годы революции внутри Франции федерализм в первом значении был крайне непопулярен, и после провозглашения республики стремлений федерализировать Францию фактически не существовало. «Любопытно констатировать, – пишет А. Олар, – что до провозглашения республики федералистские стремления не обнаруживались ни одним из будущих жирондистов, а были высказаны двумя будущими монтаньярами Билльо-Варенном в 1791 году и Лавиконтери в 1792 году». Что касается середины 1793 г., когда борьба Жиронды и Горы была в разгаре, то и тогда «два факта не подлежат сомнению: во-первых, что жирондисты слыли за федералистов, и, во-вторых, что они не переставали себя провозглашать сторонниками унитарной республики»[497].

Федералистские идеи были популярны в либерально-эмигрантской среде. Основанием для превращения Франции в федеративное государство в глазах либералов служило не ее деление на сильно различающиеся по языку, обычаям и общественному быту провинции (это как бы не замечалось), а стремление ослабить власть Парижа над остальной страной и тем самым либерализовать систему государственного управления вообще.

Характерно, что Мадам де Сталь, принимая новое деление Франции на департаменты, нарушающее естественно-исторические границы провинций, писала: «В связи с делением на 85 департаментов правление Франции станет федеративным; сухопутные и морские военные силы, финансы, дипломатия должны быть объединены в одну центральную власть; что касается законодательства, то если перестанем верить в необходимость каждодневного принятия законов, если законодательная власть предвидит возможность самоустранения, то желательно, чтобы лишь небольшое количество законов было одинаковым во всех департаментах. Для Америки создается больше неудобств, чем преимуществ от множества законов, которые ею управляют»[498]. Как видно, федерализм в понимании Сталь сильно отличался от федеративного устройства североамериканских штатов. Более четко несогласие с американским федерализмом высказал Бенжамен Констан: «Я без колебаний говорю, что надо ввести в наше внутреннее управление много федерализма, но федерализма, отличного от того, который был известен до сих пор. Федерализмом называли ассоциацию правительств, сохраняющих свою независимость друг от друга и объединенных только связями внешней политики. Такой институт особенно порочен. Федеральные образования требуют, с одной стороны, такое подчинение себе людей и территориальных частей, на которое они не имеют права, а с другой стороны, они требуют от центральной власти такой независимости, какой не должно существовать»[499].

И Сталь, и Констан высказывались за умеренный федерализм, при котором отдельные департаменты, сохраняя определенную независимость, в то же время составляли бы единое государство, чтобы, с одной стороны, центральная власть была бы ограничена полномочиями местных властей, а с другой – чтобы местные власти зависели от центральной настолько, чтобы не появлялось угрозы местных деспотий. Если удалось бы достигнуть подобного равновесия для Франции, то тогда, по мнению де Сталь, европейские «государства будут пребывать в мире подле своего соседа, который больше не будет ни роялистским, ни феодальным и который в то же время будет освобожден от анархической системы, единственно гибельной для истинного спокойствия в Европе»[500].

Эти идеи, несомненно, оказали существенное влияние на Н. М. Муравьева при написании им Конституции. Ему, как установил Н. М. Дружинин, «были известны конституции всех 23 североамериканских штатов»[501]. И тем не менее Муравьев далек от мысли автоматически перенести американскую модель федерализма в Россию. Характерно, что Рылеев, который, по его собственным словам, «всегда отдавал преимущество Уставу Северо-Американских Штатов»[502], «склонял» Муравьева «сделать в написанной им Конституции некоторые изменения, придерживаясь Устава Соединенных Штатов»[503]. Муравьев не только не воспользовался этим советом, но, напротив, от редакции к редакции он все больше ограничивала федеральные права составляющих Россию «держав»[504]. Федерализм интересовал его не как отражение многонациональной реальности Российской империи, а как одна из форм государственной гарантии индивидуальных прав и свобод. При этом вопрос о правах наций не ставился вообще. Как справедливо заметил Н. М. Дружинин, «Н. Муравьев очень далек от мысли построить союзное государство на договорах отдельных национальностей». Предполагалось, что, если будут гарантированы права каждого гражданина в отдельности, в дополнительных гарантиях прав национальностей не будет необходимости. Однако, развивая свою мысль далее, Дружинин, как представляется, приходит к неверному заключению: «Принципиально он [т. е. Муравьев. – В. П.] исходит из великодержавной точки зрения: Российская империя смешивает и ассимилирует в своем составе разнообразные подчиненные народности»[505].