– Одна из тех тварей, из-за которых сейчас в городе пропадают люди, – ответил ей Тимур. – Объяснить точнее я сейчас просто не смогу…

– Боже! – спохватилась Вера Максимовна. – Но что стало с моими детьми? Где они сейчас? У вас есть телефон?

– Я свой, похоже, утопила, – убитым голосом призналась Светка, похлопав по карманам шортов. – Мама меня прикончит.

– А я свой выронил еще на причале, – расстроенно сказал Тимур, – когда этот хмырь швырнул меня в свою лодку.

– Прости за катер, – обернулась к нему Светка. – Я это… импровизировала на ходу…

– Да черт с ним, с катером, – махнул рукой парень. – Главное – ты спасла нас, и я не устану благодарить тебя за это. Но нам сейчас не на чем до вышки добраться. Надеюсь, у них там все в порядке…

– До вышки? – нахмурилась Вера Максимовна. – До какой еще вышки? Что у вас происходит?

– Это долгий разговор, – ответил Тимур. – Лучшим выходом для нас сейчас будет пойти в полицию и рассказать им обо всем. Пусть они принимают меры как можно скорее. Только бы успеть…

– Только бы успеть, – кивнула Светка, соглашаясь, и тяжело вздохнула.

Обхватив голову руками, Максим Журавлев сидел на полу, обитом мягкими матами, в центре небольшой квадратной камеры с прозрачными стенами. Он понятия не имел, сколько времени уже провел здесь, поскольку ему была видна лишь огромная лаборатория без окон, в которой он и находился. Мать, наверное, уже с ума сходила от беспокойства. А сам он думал только о Лере и о том, что ее могут заставить сделать.

Свет в помещении никогда не гас, часов у парня не было. Дэна увели в какое-то другое место, скорее всего увезли с вышки. Максима же оставили здесь под присмотром мерзкого старикашки Курчевского и его людей.

Вокруг днем и ночью царила суета. Профессор изучал содержимое жестких дисков компьютеров Тюменцева, какие-то люди рылись в шкафах Сергея Ивановича, сбрасывали с полок его старинные книги, просматривали его чертежи.

На платформу приехало много людей в масках и белых халатах, они работали в лаборатории постоянно, периодически сменяя друг друга, и никто не обращал внимания на возмущенные крики Максима.

Эти бандиты действительно сумели перепрограммировать гоплитов Сергея Ивановича, они время от времени проходили мимо «стакана», в котором сидел Журавлев, но теперь выполняли приказы Курчевского. Последнее, что помнил Максим, была тряпка, пропитанная каким-то сильно пахнущим средством, прижатая к его лицу. А затем кромешная темнота… Очнулся он уже в стеклянном кубе примерно два на два метра. В футболке и шортах, босиком. Видимо, сланцы слетели с ног, когда его тащили сюда.

Почему они его заперли? И почему не выпускают из заточения даже после того, как Леру давно увезли с вышки? Неужели думают, что он сбежит и доберется до берега вплавь? Максим всегда хорошо плавал, но переплыть такое огромное расстояние в темноте, да еще и в бурном море, было выше его возможностей.

В первые минуты после пробуждения, когда шок прошел, он долго ходил вдоль прозрачных стен, ощупывая и оглядывая каждый сантиметр камеры, пытаясь найти путь наружу. Снова и снова, час за часом, круг за кругом. Но двери у этой клетки не было. Может быть, одна из стен сдвигалась и поднималась, уходя в потолок?

В верхнем углу клетки Максим заметил миниатюрную видеокамеру. Все это время кто-то неотрывно следил за ним как за подопытной крысой, запертой в лабиринте.

В нижней части одной из стен было прорезано оконце, в которое пролезла бы только кошка. Через него Максиму бросили небольшую пластиковую бутылку с водой. Ну хоть погибнуть от жажды ему не дадут. Поначалу парень пытался кричать, но едва не оглох от собственных воплей. Прозрачная перегородка совершенно не пропускала звуков. Вскоре Максим понял, что кричать бесполезно, и затих.

Когда он окончательно потерял счет времени, за прозрачной стеной возникли какие-то фигуры. Раздалось громкое шипение, и одна из перегородок начала подниматься вверх. Максим тут же ринулся на свободу, но сильный удар отшвырнул его обратно в клетку.

Напротив входа остановились двое. Один из них, высокий и широкоплечий, в черной форме службы безопасности института, был вооружен электрошокером. Глянув на него, Максим сразу понял, что лучше вести себя смирно. Вторым был Николай Вадимович Комиссаров в белоснежном комбинезоне с эмблемой океанологического института на груди.

Максим гневно прищурился, крепко сжав кулаки.

– Одно резкое движение, и он тебя вырубит, – спокойно сказал Комиссаров, кивнув на своего спутника с шоке-ром. – Так что не советую тебе лишний раз дергаться.

– Зачем вы держите меня здесь? – глухо спросил Максим, исподлобья глядя на него.

– Какой хищный взгляд, – холодно усмехнулся Комиссаров. – Как у зверя в клетке.

– Зверя, который хочет нас сожрать! – со смехом добавил профессор Курчевский, появляясь за спиной Комиссарова. – Да только зубы еще не выросли.

Максим не без злорадства отметил, что лицо профессора покрывают многочисленные синяки и кровоподтеки. Хорошо Галина его приложила.

– Что лыбишься? – спросил Курчевский. – Замышляешь что-то? Ничего у тебя не выйдет. Я все твои ходы вижу наперед!

– Значит, в твои планы входит получить ногой по зубам? – спокойно спросил пленник.

Профессор принялся громко возмущаться, брызгая слюной, но на него никто не обращал внимания.

– Ты и твоя сестра – очень любопытные создания, – произнес Николай, внимательно разглядывая Максима. – Я подобного и представить себе не мог, когда впервые вас увидел.

– В нас нет ничего особенного, – буркнул парень.

– Ой, не скажи. Впервые я услышал о подобных вам, когда начал сотрудничать с учеными корпорации «Экстрополис». Они изучали людей, обладающих необычными способностями. Иногда, такие как вы, просто появляются словно ниоткуда и всегда несут с собой массу всевозможных проблем. Наша задача – не дать вам навредить людям, а заодно – заставить служить нам, исполняя только нашу волю. Так что вредить вы будете лишь тем, на кого укажем мы. А все ваши способности отныне – моя собственность. И я буду распоряжаться ими по своему усмотрению. Потомки Дайомедеса… Я тоже читал судовой журнал «Арканума». Но не только его… В архивах моей семьи хранятся записи самого Дайомедеса, его воспоминания о прежней жизни. Мой отец, а потом и я всегда посмеивались над его излияниями. Думали, что наш далекий предок был слегка тронутым, а оно вон как все обернулось. Мы слышали и недавний рассказ Форкиса… Он наговорил немало интересного, пока общался с этим полоумным старикашкой Тюменцевым. Жаль, что самого профессора уже нет, – с сожалением пробормотал Николай. – Его мозги мне бы еще пригодились.